«Разломанное время» Эрика Хобсбаума. Рецензия Марии Яшковой. Библиография Хобсбаум век империи читать

Последняя книга британского историка Эрика Хобсбаума обещает показать нам, говоря словами автора, «что случилось с искусством и культурой буржуазного общества после того, как с уходом поколения 1914 года само это общество навсегда перестало существовать» (с. 9). Являясь одним из самых известных историков нашего времени, Хобсбаум — человек левых взглядов, символично родившийся в 1917 году, — прожил долгую жизнь. Осмыслению наиболее значимых исторических событий эпохи модерна он посвятил знаменитую трилогию о XIX веке («Век революции», «Век капитала», «Век империи») и примыкающую к ней работу «Эпоха крайностей», посвященную XX веку. В этом обширном исследовательском массиве ключевые мысли историка о тенденциях, отличавших последние полтора века, нашли достаточно полное и всестороннее воплощение. От его очередной книги, таким образом, вряд ли стоило ожидать принципиально новых суждений. Но прежде, чем обратиться собственно к ней, уместно, на мой взгляд, вспомнить предыдущие работы, тем более, что новая книга выступает их логичным продолжением.

Я приведу всего две цитаты, весьма характерные для Хобсбаума. Так, о XIX столетии он писал:

«Это был век, который преобразил мир в силу новизны революционных изменений. Все те, кто его творил и участвовал в нем на „развитом“ Западе, знали, что ему суждено будет стать веком выдающихся достижений, веком решения всех основных проблем человечества и устранения всех препятствий на этом пути. Буржуазия ожидала эры бесконечного улучшения и роста, материального, интеллектуального и нравственного, через либеральный прогресс; пролетарии ожидали того же — через революцию. Но и те и другие ожидали. Ожидали вследствие приложения определенных усилий и борьбы».

XIX век — эпоха, на которой специализировался этот историк, поэтому его симпатии к этому периоду вполне понятны. Начавшись Великой французской революцией, это столетие стало порой больших надежд, вобрав в себя фундаментальные события: появление современных идеологий, промышленный подъем, урбанизацию, становление социалистического движения и национализма. Что касается XX века, то на его итоги Хобсбаум смотрит менее оптимистично:

«„Короткий двадцатый век“» завершился международной нестабильностью не вполне ясного характера. При этом не было сформировано никаких механизмов по ее преодолению либо контроля над ней. Причиной тому была не только неподдельная глубина и серьезность международного кризиса, но и явный провал всех программ — как старых, так и новых — по улучшению человеческого удела».

Возникает вопрос: почему XIX век в представлении ученого оказался «длинным», в то время как XX — «коротким»? По мнению историка, век заканчивается в тот момент, когда то, на чем держалась старая эпоха, рушится, открывая путь для нового. В этом смысле отправная точка XX века обозначилась с началом Первой мировой войны — тогда-то и произошел крах буржуазного общества. Для марксиста Хобсбаума прошлый век был сформирован во многом под влиянием революции 1917 года в России, поэтому закончился он в 1991 году — с распадом Советского Союза. Что будет дальше и какой окажется эпоха, унаследовавшая «короткому» XX веку, автор в своих предыдущих работах предсказывать не решался.

Но вернемся к «Разломанному времени». От последней работы выдающегося историка невольно ждешь чего-то обобщающего; в данном случае напрашивалась бы систематизация бурной культурной жизни двух прошедших столетий. Ожидания, однако, не оправдываются: книга лишена внутренней целостности, собрав под своей обложкой весьма непохожие друг на друга материалы: лекции Хобсбаума на музыкальном фестивале в австрийском Зальцбурге, прочитанные в различные годы (более половины из них ранее не публиковались), его рецензии на различные научные труды, а также несколько самостоятельных статей. Иначе говоря, в «Разломанном времени» не стоит искать каких-то открытий, переворачивающих научный мир, авторская мысль в этих текстах течет очень неспешно. Хобсбаум вдумчиво и основательно повествует об интересующих его явлениях и событиях, спорит с другими исследователями, комментирует всевозможные вопросы с высоты собственного опыта.

Отсутствие цельности, однако, не делает книгу менее содержательной. В отдельных главах, каждая из которых представляет собой самостоятельную статью, предлагается осмысление процессов, так или иначе затрагивающих нынешнюю культуру. Кроме того, поскольку все тексты написаны уже в новой исторической реальности, после завершения «короткого» XX века, кое-какими осторожными суждениями о том, что же ожидает культуру и общество в новом столетии, мэтр все-таки делится с читателем. «Что осталось, что сохранилось в памяти и что до сих пор используется из наследия классической буржуазной культуры?» — этот вопрос, поставленный Хобсбаумом в одной из глав, вполне можно считать центральным как для этой книги, так и для современной культуры в целом (с. 179). Трудно не заметить, что современное искусство уже давно вышло за привычные рамки эстетического. Отражение реальности, как и воспитание чувства прекрасного, перестали быть первостепенными задачами искусства. Сегодня в моде концептуализм: все что угодно может иметь культурную ценность — было бы, что сказать.

Размышляя о культуре XX века, Хобсбаум критически оценивает капитализм и созданное им общество массового потребления:

«Реальная опасность индустриальной культуры, устраняющей конкурентов, чтобы стать единственным проводником духовных ценностей, заключается в том, что она не оставляет никакой альтернативы миру массового производства, а это очень сомнительный мир. […] Основное, в чем обвиняют массовую культуру, — она создает замкнутый мир и тем самым лишает человечество главного: стремления к совершенному, хорошему миру, этой великой мечты человека» (с. 325).

Но была ли какая-то альтернатива нынешнему состоянию культуры? Очевидно, что нынешнее искусство вынуждено приспосабливаться к миру, перенасыщенному информацией, так же, как столетие назад художественный авангард, которому автор тоже уделяет немало внимания, был вынужден приспосабливаться к возникновению новых способов репрезентации. Если раньше живопись была фактически единственным способом отражения, то в тот момент эту функцию она уступала фотографии и кинематографу. Авангард в свое время попытался дать людям то, чего они не могли получить из других форм: так, кубисты стремились «вывернуть» изображаемый объект наизнанку, показать его сущность и «внутренность», а супрематисты хотели выйти за пределы изображаемого образа, делая акцент на сущности предмета и его первооснове. Художественный авангард, по словам Хобсбаума, желал покинуть пределы изобразительного искусства, стать чем-то принципиально новым, выражая тем самым протест против укрепляющегося господства технологий. Этот вид искусства был революционным по своей сути; кстати, в одной из глав автор увлеченно повествует о развитии авангарда в первое десятилетие после революции 1917 года в России. Но, порвав с традиционным изобразительным искусством, авангард стал непонятным для большинства людей. Между тем спрос на искусство, доступное массам, оставался неудовлетворенным; благодаря этому возник поп-арт, который не только смирился с эпохой массового потребления, но и активно «заигрывал» с ней. Знаменитые консервные банки супа «Campbell» как нельзя лучше демонстрируют это.

В культурной жизни, напоминает Хобсбаум, всегда отражались базовые тенденции развития общества. Переплетая в своей книге общественную реальность и искусство, он рассматривает культуру в преломлении определенным историческим контекстом. Интересна, например, глава «Культура и власть», посвященная связи искусства с политикой. Речь здесь идет в первую очередь о диктаторских режимах, поскольку их правители испытывают наибольшую потребность в искусстве, обслуживающем власть. Искусство действительно может многое дать диктатуре: например, оно возвеличивает ее посредством архитектурных сооружений, а также создает публичные пространства для массовых мероприятий. Искусство способно прививать населению определенные ценности, но, работая на власть, оно перестает быть свободным и теряет свой подлинный смысл. Свое отношение к диктаторским режимам Хобсбаум обозначает вполне ясно:

«Разрушения и репрессии эпохи диктаторов более очевидны, чем ее достижения. Эти режимы лучше умели запрещать нежелательным авторам создавать нежелательные произведения, чем находить хорошее искусство, выражающее их устремления» (с. 289).

В целом же книга Хобсбаума, что называется, «для опытных пользователей». Ее определенно нельзя назвать последовательным гидом по истории культуры и общества XIX-XX веков, но для тех, кто хочет углубить свои знания и дополнить их размышлениями выдающегося ученого наших дней, она определенно будет интересна.

Эта книга представляет особый интерес, потому что написана она официальным буржуазным английским учёным 2-й половины 20-го века. Она составляет заключительный том трилогии, в которую входят также «Век Революции. 1789-1848» и «Век Капитала. 1848-1875». Хобсбаум признаёт усиление разрыва между развитыми странами и третьим миром, который непрерывно усиливался с 1880г. на протяжении всего 20-го века – чего не хотят признавать нигилисты в национальном вопросе, утверждающие, что национальный вопрос устарел. Хобсбаум признаёт, что превосходство в военной силе имеет решающее значение в разделе сфер влияния:

«Суть ситуации метко, хоть и упрощённо, передаёт грубоватая шутка того времени: «Так уж случилось, и в этом секрет: у нас – пулемёт, а у них его нет!»

Современные российские учёные и оппортунисты не хотят это признавать, не хотят признавать огромную прибыльность гонки вооружений, обеспечивающую огромный рост валового общественного продукта, изображая, что военная отрасль – это «затратная часть экономики», порождающая кризис. Зато пробалтываются, что Советский Союз («самое миролюбивое государство»!) в середине 1980-х гг. превосходил по количеству основных видов вооружения США, а танков даже имел намного больше, чем весь блок НАТО . После краха СССР России перешло 85% военного потенциала СССР – и это изображается как «обременительное наследство» . В советский период гонку вооружений официальная статистика скрывала тем, что занижала долю военных расходов в валовом общественном продукте; сегодня – тем, что занижает сам размер ВВП, признавая, что доля военных расходов в ВВП России – не меньше, чем у США. Занижается и ВВП Китая, идущего в одном империалистическом блоке с Россией. Изображается, что ВВП Китая в 2000г. был около 1 трлн. долл. Но иной раз официальная статистика пробалтывает очень интересные вещи:

«В своё время размер военного бизнеса в КНР доходил до 3% ВВП. Китайские генералы владели 15 тыс. коммерческих предприятий и зарабатывали в год свыше 1 трлн. долл.»

Итак, «свыше 1 трлн. долл.» – это «до 3% ВВП». Значит, ВВП Китая – свыше 33 трлн. долл. Это примерно в 3 раза выше ВВП США. Вернёмся к Хобсбауму. Он пишет о резком росте концентрации населения в городах и, особенно, – в крупных городах в 19-м веке. Он пишет, что если городом считать населённый пункт с населением свыше 5 тысяч человек, то доля городского населения в Европе и Северной Америке составляла в 1910 г. 41% (по сравнению с 19% и 14% соответственно в 1850 г.); при этом 80% горожан жили в городах с населением свыше 20 тысяч человек (в 1850г. – 70%); из числа последних более половины – в городах с населением свыше 100 тысяч человек . Т. о., доля жителей городов с населением свыше 100 тысяч человек в населении в 1910г. в Европе и Северной Америке была более - более 16%. В другом месте Хобсбаум пишет о Германии, что там доля жителей городов с населением свыше 100 тысяч человек в населении в начале 20-го века была 21%. Для сравнения: в России в 2001г. в городах-миллионерах жило 24,5% населения, а в городах с населением более 100 тысяч человек – аж 60% населения (см. мою работу «Что делать?»). И это в России, в которой в начале 20-го века в городах жило лишь 17% населения – даже меньше, чем в Германии в городах с населением свыше 100 тысяч человек. Как видим, за последние 150 лет произошёл резкий рост концентрации пролетариата в крупных городах – во всех странах мира без исключения. Хобсбаум признаёт, что к началу 20-го века зона развитой и развивающейся промышленности расширилась после промышленной революции за счёт России, Швеции, Нидерландов, Северной Америки и даже (до некоторых пределов) Японии . Т. о., уже тогда Россия стояла в одном ряду с этими странами – а сегодня, совершив экономический скачок в результате Октябрьской революции и реформ 1990-х гг., тем более стоит в ряду развитых капстран. Признаётся, к примеру, что российская корпорация «Газпром» - крупнейшая в мире корпорация ; российская корпорация «СибАл» занимает второе место в мире по производству алюминия . И находятся ещё «умники», объявляющие Россию «периферией», «державой второго порядка», стоящей в одном ряду с Индией и Бразилией! Читаем далее:

«Нужно просто отметить, что аналитики-немарксисты, стремясь опровергнуть марксистские взгляды на империализм, затемнили саму сущность предмета спора. Они хотели отрицать существование особой связи между империализмом конца 19-го и всего 20-го века и капитализмом вообще, или в виде его особой фазы, возникшей в конце 19-го века. Они отрицали также, что империализм имел определённую экономическую основу и приносил экономические выгоды империалистическим государствам… Отвергая экономические причины, они использовали психологические, идеологические, культурные и политические объяснения, тщательно обходя при этом опасную область внутренней политики, т.к. марксисты подчёркивали преимущества, получаемые правящими классами метрополий, от проведения империалистической политики и пропаганды…»

Точно так же и многие современные аналитики-немарксисты или марксисты на словах. Например, «марксист» Здоров из Одессы называет нас «вульгарными экономистами» за то, что мы признаём, что империализм имеет экономическую основу и признаём критерием того, является нация империалистической или нет, размер ВВП на душу населения (кстати, это признают даже буржуазные экономисты ). Он искренне удивляется, почему мы не считаем империалистическим государством Грузию, которая имеет в основном лишь первичный сектор экономики (сельское хозяйство и добывающую промышленность), которая стоит в числе беднейших стран по уровню ВВП на душу населения. Здоров, отрывающий политику от экономики, не понимает, что грузино-абхазский конфликт – это не желание империалистической Грузии поглотить Абхазию, а желание империалистической России стравить между собой грузин и абхазцев, 2 угнетённых народа по принципу «Перессорь, разделяй и властвуй». Напомним Здорову, что понятие «вульгарный экономизм» – означает совсем другое. Признание того, что империализм имеет экономическую основу – это не вульгарный экономизм, а марксизм-ленинизм. Вульгарный экономизм же – это буржуазная политэкономия, исследующая лишь видимость явлений, то, что лежит на поверхности, перед носом, не рассматривая глубинных причин. Например, вульгарный экономизм утверждает, что капитал, так же как и труд, создаёт стоимость, и, поэтому, имеет право на долю в доходе. Другой пример. Уфимский «пролетарский революционер» Бугера отрицает, что империализм приносит экономические выгоды империалистическим государствам («Англия дала свободу Индии, потому что колониальный гнёт был ей невыгоден»). Он не учитывает, что колониальный гнёт даёт монопольное господство над данной страной, и, как следствие, над выгодными сферами приложения капитала в данной стране. В данном примере: во 1-х, индийская рабочая сила стоит дешевле английской, что обеспечивает более высокую норму прибавочной стоимости; во 2-х, в Индии более низкое органическое строение капитала, т.к. экономика менее развитая, более аграрная, чем английская, что обеспечивает более высокую норму прибыли; в 3-х, колониальный гнёт позволяет империалистам класть себе в карман земельную ренту, получаемую за счёт эксплуатации земель, изобилующих полезными ископаемыми (например, себестоимость ближневосточной нефти – 2-3 доллара и даже 60 центов за баррель, а цена на мировом рынке – 50 долларов и выше). Точно так же Бугера использует психологические объяснения нашей интернациональной солидарности с исламистами, затушёвывая тем самым наш марксистско-ленинский экономический анализ. Как увидим ниже, Хобсбаум отчасти и сам страдает тем, в чём обвиняет аналитиков-немарксистов, сам себе противоречит.

«Что бы ни говорила официальная пропаганда, но функция колоний и зависимых стран состояла в том, чтобы дополнять экономику метрополий, а не конкурировать с ней»

Как видим, даже буржуазный учёный Хобсбаум признаёт это, а большинство «коммунистов» утверждают, будто бы крах СССР наступил из-за конкурентной борьбы между российской буржуазией и национальными буржуазиями союзных республик. И сегодня официальные российские источники признают, что в торговле со странами СНГ положительный баланс только у России, причём возрос с 4970,3 млн. долл. в январе-ноябре 2002 г. до 6374,5 млн. долл. в январе-ноябре 2003 г. У всех остальных – баланс отрицательный. К примеру, у Украины он был равен -4925,1 млн. долл. в январе-ноябре 2003 г. Если учесть, что ВВП Украины составляет 37 млрд. долл., то выходит, что благодаря торговле с Россией Украина теряет более 10% ВВП, а Таджикистан – так вообще 40% ВВП (-408,1 млн. долл. из примерно 1 млрд. долл.). Если рассматривать эти потери на душу населения, то Беларусь, к примеру, теряет около 220 долл. на человека (-2249 млн. долл. на 10 млн. чел.). Далее у Хобсбаума идёт путаница. Он пишет, что, мол, нельзя сказать, что колониальный гнёт был выгоден империалистам (хотя выше он признавал эту выгоду), что он так уж сильно способствовал вывозу капитала – мол, «лишь очень малая часть потока инвестиций пошла в колонии» . А какая бы доля, спрашивается, пошла бы в колонии, если б не колониальный гнёт, если б не «пулемёт» (см. выше)! Ещё меньшая (об этом писал ещё Ленин в «Империализме»)! Как видим, здесь Хобсбаум противоречит тому, что сам признавал выше. Кстати, этот, хобсбаумский, довод, приводят коллективисты, только они утверждают, что это – «новая тенденция», и в силу этой тенденции ленинизм сегодня уже неприменим. Как видим – не новая, и ленинизм она не опровергает. Далее Хобсбаум приводит цитату английского буржуя Сесиля Родса (1895г.): «Если мы не хотим революции, мы должны стать империалистами» и «опровергает» его:

«Однако представления Сесиля Родса о «социальном империализме», направленном, в первую очередь, на обеспечение экономических выгод, которые империя могла бы принести (прямо или косвенно) массам недовольных, не имели большого реального значения. Мы не располагаем убедительными свидетельствами того, что колониальные завоевания сами по себе имели целью обеспечить в странах-метрополиях занятость большинства рабочих или повышение их реальных доходов»

Насчёт занятости и мы ничего говорить не будем, хотя в метрополиях безработица существенно ниже, чем в колониях – это факт. А вот «повышение реальных доходов» (разумеется, не большинства – какая выгода буржую подкупать большинство – ведь можно подкупить одного из 10, и на него остальные 9 равняться будут; буржую не выгодно использовать только «политику пряника» - он старается совмещать её с «политикой кнута», причём второе – чаще) – есть ли оно? Кто прав – Сесиль Родс (а вместе с ним и Ленин) или Хобсбаум? Посмотрим ниже, как Хобсбаум сам это своё утверждение нечаянно опровергает. Далее Хобсбаум приводит примеры того, как белый рабочий класс и профсоюзы активно выступали против небелых (кстати, и американский коммунист Фостер в «Очерках политической истории Америки» признаёт, что в гражданскую войну в США за отмену рабства белые рабочие во многом выступали на стороне рабовладельцев, видя в неграх конкурентов). Ниже он пишет:

«В международном плане социализм до 1914г. оставался, в основном, политическим движением европейцев и белых эмигрантов (или их потомков). Борьба с колониализмом почти не входила в круг их интересов… Колониальная аннексия и эксплуатация были (для них – А. Г.) не такими уж важными. Лишь немногие социалисты обратили внимание, подобно Ленину, на «залежи горючего материала», накапливавшиеся на окраинах мира капитализма»

Так же и сегодня, к примеру, «марксисты-ленинцы» из «Бюллетень Интернационалист» с наивностью младенца удивляются, о какой это революции в Центральной Азии мы говорим, не ошибка ли это? Итак, буржуазный учёный Хобсбаум признаёт, что поддержка национально-освободительных движений в колониях – это ленинизм. А большинство «верных ленинцев» это признавать это не хотят, талдыча, вслед за Путиным, что исламисты – это фашисты. Далее Хобсбаум фыркает на национально-освободительную борьбу ирландцев, изображая, что она, якобы, отвлекает от классовой борьбы:

«Каково бы ни было действие внутренних различий рабочего класса, но различия по национальности, религии и языку определённо разделяли их. Трагическую известность получил пример Ирландии… Пример крупного промышленного центра, Белфаста, показал (и показывает до сих пор), что может произойти, когда рабочие видят в себе прежде всего католиков…»

Однако признаёт:

«Ирландцы-католики в Ольстере не верили призывам к классовому единству (на самом деле не к классовому единству, а к единству ирландских пролетариев с английской рабочей аристократией, которая шла в союзе с английским империализмом, т.е. фактически к единству труда с капиталом – А. Г.), потому что они видели в 1870-1914 гг., как католиков вытесняли с хорошо оплачиваемых мест в промышленности, которые, с одобрения профсоюзов, практически стали монополией протестантов»

И в 1-м томе данной трилогии Хобсбаум признаёт:

«нищета, которая привлекла почти всеобщее внимание, была не такой уж катастрофой, как в Ирландии, где в городах и промышленных районах беднота голодала куда сильнее»

Далее Хобсбаум пишет об оппортунистическом перерождении социал-демократии. Цитирует Каутского: «Германская социал-демократическая партия – это партия, которая, являясь революционной, не совершает революцию».

«Не означало ли это (как часто и бывало на практике), что политическое движение, приспособившееся к существованию в рамках системы, уже не сможет её свергнуть?»

«В период 1905-1914 гг. типичный революционер Запада представлял собой какую-то разновидность революционного синдикалиста, отвергавшего (как это ни странно) марксизм как идеологию партий, использовавших его для оправдания своего отказа от революции (как и сегодня в России марксизм-ленинизм отвергают леваки из ГПРК, ленинизм отвергают леваки из МРП – А. Г.). Это было, пожалуй, несколько несправедливо по отношению к наследникам Маркса, потому что самой поразительной особенностью западных массовых пролетарских партий, выступавших под знаменем марксизма, была незначительность фактического влияния марксизма на их деятельность (то же самое можно сказать о современных российских массовых компартиях, выступающих под знаменем марксизма-ленинизма – КПРФ, РКРП, РКП-КПСС, ВКПБ; сюда опять относится МРП, выступающая под знаменем марксизма – А. Г.). Политические убеждения их лидеров и радикальных деятелей часто не отличались, в своей основе, от взглядов немарксистов из рабочего класса и левых якобинцев. Все они в равной мере верили в борьбу разума против невежества и суеверий (т.е. против клерикализма); в борьбу прогресса против тёмного прошлого; в науку, образование, в демократию и во всемирное торжество Свободы, Равенства и Братства. Даже в Германии, где почти каждый третий из городских жителей голосовал за СДПГ, официально заявившей в 1891г., что она является марксистской партией, «Коммунистический манифест» был издан до 1905 года всего в 2000-3000 экземпляров, а самой распространённой книгой по вопросам идеологии (среди имевшихся в рабочих библиотеках) был труд под названием, которое говорит само за себя: «Дарвин против Мозеса» (уж не эту ли книгу имеет в виду Прекрасный Человек (см. мою работу «Что делать?»), когда восхищается культурнейшими рабочими прошлого, читавшими Дарвина? – А. Г.). Фактически на родине Маркса почти не было интеллигентов-марксистов. Ведущие «теоретики» социализма прибыли в Германию либо из империи Габсбургов (Каутский, Гильфердинг), либо из царской империи (Парвус, Роза Люксембург). Дело в том, что к востоку от Вены и Праги марксизм был в почёте, а интеллигентов-марксистов хватало в избытке. В этом регионе марксизм сохранял своё революционное значение, и связь между ним и революцией была очевидной, возможно, потому, что революция казалась близкой и реальной»

И ниже продолжение этой мысли:

«Революция двигалась по Европе с Запада на восток… на Востоке марксизм сохранил присущий ему взрывчатый смысл»

И Ленин писал о нелюбви английских рабочих к теории – нелюбви, обусловленной их «рабочеаристократичностью», принадлежностью к империалистической нации. Их больше интересовали практические требования – повышение зарплаты и т.п. Таким образом, между империализмом и нелюбовью к теории есть связь. Отсюда следует вывод, что сегодня марксизм-ленинизм, передвинувшись ещё дальше на Восток вместе с революцией, развивается в беднейших странах Азии и Африки; что в основе исламизма лежит марксизм-ленинизм (как марксизм лежал 100 лет назад в основе большевизма).

Итак, в данной главе («Рабочие мира»), которая заняла 45 страниц книги, на 43 страницах Хобсбаум рассказывает нам о «пролетариате» развитых стран, о его положении, о его классовых организациях – социалистических и социал-демократических партиях, профсоюзах. Но, оказывается:

«Остаётся, однако, ещё один вопрос. Будет ли история рабочего класса того периода полной и правдивой, если ограничиться описанием деятельности его классовых организаций…? Возможно, что и да… И всё же очень многие бедняки, особенно самые бедные, не считали себя «пролетариатом»; вели себя не так, как было свойственно пролетариату; не состояли в рабочих организациях и не участвовали в мероприятиях, проводившихся рабочими движениями или связанными с ними организациями. Они относили себя просто к вечной категории бедняков, изгоев общества, неудачников, вообще просто «мелких людей»… Они обычно жили в гетто… находя работу на рынке или на улице, используя всякие законные и незаконные пути, чтоб удержать душу в теле и кое-как содержать семью; лишь немногие из них имели постоянную и регулярно оплачиваемую работу. Им не было дела до профсоюзов и партий… представителей власти они старались обходить подальше… Это был мир, не имевший никакого классового содержания, кроме ненависти к богатым»

«Эти люди не могли внести никакого существенного вклада в рабочее движение. У них явно отсутствовал боевой дух. Они были жертвами истории, а не её творцами»

«анархисты думали иначе» , «возлагали на них свои надежды»

Итак, на 43 страницах из 45 страниц главы «Рабочие мира» Хобсбаум толкует нам якобы о «пролетариате». Но, оказывается, был ещё более бедный слой, - «бедняки, изгои общества, неудачники, вообще просто «мелкие люди»». Отсюда напрашивается вывод, что «пролетариат» Хобсбаума – это на самом деле рабочая аристократия, существование которой в империалистических державах он отрицал (см. выше). И неправильно тех, кто возлагал надежды на этот слой (т.е. на настоящий пролетариат) называть анархистами – нет, это были марксисты-ленинцы. Хобсбаум не заметил в пролетариате боевого духа, точно так же, как старые социалисты, да и мелкие буржуа вообще, видят в нищете только нищету, не замечая её революционности (об этом писал ещё Маркс в «Нищете философии»). И причины того, что надежды тех, кто возлагал надежды на пролетариат, тогда, 100 лет назад, не оправдались, были не в том, что надежды были возложены не правильно, не в том, что надежды надо было возлагать на рабочую аристократию, а не на пролетариат, а в том, что кризис империализма тогда ещё не назрел. Т.к. в официальном комдвижении под пролетариатом понимается рабочая аристократия, а на настоящий пролетариат навешивается ярлык люмпен-пролетариата, рассмотрим этот вопрос подробнее. В середине 19-го века, когда капитализм был в доимпериалистической стадии, Маркс писал, что пролетариат делится на промышленный пролетариат и люмпен-пролетариат. Марксисты опирались на промышленный пролетариат, и это было верно. Анархисты (бакунисты) опирались на люмпен-пролетариат, и это было неверно. Маркс в конце 1840-х гг. писал о люмпен-пролетариате, что он

«имеется во всех больших городах и резко отличается от промышленного пролетариата. Этот слой, из которого рекрутируются воры и преступники всякого рода, состоит из элементов, живущих отбросами с общественного стола, людей без определённых занятий, бродяг… Они способны… на величайшее геройство и самопожертвование, но вместе с тем и на самые низкие разбойничьи поступки и на самую грязную продажность»

Список литературы

1. Хобсбаум Э. Век Империи. 1875-1914. Ростов н/Д: изд-во «Феникс», 1999. – 512с. С. 24-25. 2. Там же. С. 30. 3. Социально-экономические проблемы России: Справочник /ФИПЭР. – 2-е изд., перераб. И доп. СПб.: Норма, 2001. – 272 с. С. 148. 4. Там же. 5. Там же. С. 155. 6. Хобсбаум Э. Век Империи. 1875-1914. Ростов н/Д: изд-во «Феникс», 1999. – 512с. С. 74. 7. Там же. С. 75. 8. Вопросы экономики. №5, 2004. С. Авдашева. Бизнес-группы в российской промышленности. С. 133. 9. Там же. С. 133-134. 10. Хобсбаум Э. Век Империи. 1875-1914. Ростов н/Д: изд-во «Феникс», 1999. – 512с. С. 90. 11. Вопросы экономики. №6, 2004. Е. Гайдар, В. Мау. Марксизм: между научной теорией и «светской религией». С. 29. 12. Хобсбаум Э. Век Империи. 1875-1914. Ростов н/Д: изд-во «Феникс», 1999. – 512с. С. 95. 13. Общество и экономика. №2, 2004. Межгосударственный статистический комитет СНГ. Экономика стран Содружества. С. 181. 14. Хобсбаум Э. Век Империи. 1875-1914. Ростов н/Д: изд-во «Феникс», 1999. – 512с. С. 96. 15. Там же. С. 101-102. 16. Там же. С. 106. 17. Там же. С. 176. 18. Там же. С. 177. 19. Хобсбаум Э. Век Революции. Европа 1789-1848/ Пер. с англ. Л. Д. Якуниной. Ростов н/Д: изд-во «Феникс», 1999. – 480с. С. 284. 20. Хобсбаум Э. Век Империи. 1875-1914. Ростов н/Д: изд-во «Феникс», 1999. – 512с. С. 197. 21. Там же. С. 198. 22. Там же. С. 199. 23. Там же. С. 201. 24. Там же. С. 207. 25. Там же. С. 208 26. Там же. 27. Там же. С. 207. 28. Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Изд. 2-е. Государственное издательство политической литературы. М., 1956. Т. 7. С. 23 29. Там же.

Век Эрика Хобсбаума оказался длиннее, чем исторический двадцатый век. Хобсбауму было девяносто пять, а «короткому двадцатому веку» он насчитал всего семьдесят пять лет.

Историки определяют века по решающим вехам, разделяющим время, и по радикальным тенденциям. Хобсбаум полагал, что двадцатый век длился с 1914 года, с начала Мировой войны и до падения Берлинской стены - до 1989-го; а затем началось иное время.

Двадцатый век Хобсбаум называл «веком крайностей»: он считал, что теории и проекты, которыми было богато девятнадцатое столетие, в двадцатом пытались реализовать - но фактически вопросы, поставленные веком теоретическим, то есть девятнадцатым, разрешены не были. Сформулированные проблемы лишь усугубились: практическое двадцатое столетие давало поспешные и экстремальные ответы. Часто решения глобальных проблем были спекулятивными, заведомо фальшивыми - принимали их ради короткого торжества небольшой группы людей. Устами теоретиков девятнадцатого века человечество сформулировало радикальные вопросы бытия; а руками практиков двадцатого были построены неработающие механизмы, объявленные вечными двигателями истории. Вечные двигатели ломались быстро - на смену им поспешно строили новые, из обломков ржавых деталей. Это был беспримерно кровавый век, ответа на вопросы предыдущего столетия не давший.

А вопросы никуда не исчезли - как были, так и есть.

Эрик Хобсбаум пережил несколько эпох внутри «короткого двадцатого века»: эпоху социалистических революций и фашизма; эпоху холодной войны и надежды на общую демократию; эпоху попытки глобализации и разочарования в универсальной демократии; эпоху сакрализации рынка и нового подъема национального сознания в ответ на эту новую религию; эпоху локальных войн, предпринятых ради того, чтобы избежать войны большой; эпоху краткой победы социализма - и нового торжества капитализма.

По Хобсбауму, мы вступили в двадцать первый век еще в 1990 году, говорить о том, каким новый век будет, рано, но то, что происходит сегодня, оптимизма не внушает. В некоторых некрологах я прочитал, что Хобсбаум приветствовал сегодняшние революции на Востоке, считал их весной и обновлением. Это не так. Хобсбаум смотрел на восточные революции с тревогой. Когда его пригласили принять участие в Оксфордском симпозиуме, посвященном протестному движению на Востоке, ученый ответил отказом. Сказал, что он не специалист, предложил судить о происходящем с осторожностью, напомнил, что с передела Востока начинаются европейские конфликты, ведущие к глобальному переделу мира и к войне.

По поводу современного кризиса Хобсбаум высказался определенно: настоящий кризис не столько экономический, сколько идеологический; это тотальный кризис понимания западной цивилизации, ее самоидентификации. И разрешить этот кризис, не осознав его культурную, идеологическую природу, невозможно.

Это было сказано в частной домашней беседе, в доме в Хэмпстеде, но, впрочем, зафиксировано на кинопленке: я пригласил оператора снять беседу об истории двадцатого века.

• Июльская монархия период в истории Франции от Июльской революции 1830, покончившей , 100.02kb.
• , 410.77kb.
• Россия против нового мирового порядка , 212.02kb.
• Школьников русскому языку. , 818.74kb.
• Вера Николаевна Данилина, наш двигатель и великий ветеран, сказала мне, что ее нужно , 599.04kb.
• , 10620.25kb.
• Ливанова Т. Л 55 История западноевропейской музыки до 1789 года: Учебник. В 2-х , 10455.73kb.
• Задачи революции 7 Начало революции 8 Весенне-летний подъём революции , 326.28kb.
• Религия и революция 1789 г. Во франции , 989.79kb.
• Europaeisches kulturrecht , 347.52kb.

Научный редактор канд. ист. наук А. А. Егоров

Пер. с англ. Л. Д. Якуниной - Ростов н/Д: изд-во "Феникс", 1999. - 480 с.

В "Веке революции" Хобсбаум проследил трансформацию европейской жизни между 1789 и 1848 гг. на примере "двойственной революции" - Великой французской революции и промышленной революции.

СИНТЕТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ XIX ВЕКА ЭРИКА ХОБСБАУМА. А. Егоров

Предисловие

Введение

ЧАСТЬ I. РАЗВИТИЕ СОБЫТИЙ

Глава 1. МИР В 1780-х годах

Глава 2. ПРОМЫШЛЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Глава 3. ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Глава 4. ВОЙНА

Глава 5. МИР

Примечания

Библиография

СИНТЕТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ XIX ВЕКА ЭРИКА ХОБСБАУМА

Работа, предлагаемая вниманию отечественного читателя, давно и хорошо известна по меньшей мере нескольким поколениям читателей на Западе. Впервые увидев свет в 1962 году, она затем была трижды (!) переиздана во второй половине 90-х годов (в 1995, 1996 и 1997 гг.). Уже один этот факт красноречиво свидетельствует о том, что ее автор - британский историк Эрик Хобсбаум, создал произведение поистине выдающееся, талантливо синтезировав огромный, разноплановый, энциклопедический по охвату затронутых проблем материал, выходящий далеко за рамки "чистой" истории.

Слово "энциклопедист", как правило, ассоциируется с Францией второй половины XVIII столетия. Тогда, во времена Дидро и д"Аламбера, Руссо и Вольтера, оно имело вполне реальный, "осязаемый" смысл. Титаны века Просвещения, властители дум своего, и не только своего, поколения, с полным на то правом могли именоваться энциклопедистами и на самом деле являлись ими.

В XIX веке, необыкновенно расширившем горизонты человеческих знаний в самих разных сферах интеллектуальней деятельности, и тем более в космическом XX веке слово "энциклопедист", утратив первоначальный смысл, казалось бы, необратимо стало частью далекого XVIII столетия. Однако в случае с Э. Хобсбаумом и его удивительной книгой все обстоит совершенно иначе. Британский историк отважился создать своеобразную миниэнциклопедию XIX века в трех томах и блестяще осуществил свое дерзкое намерение. Взяв в качестве точки отсчета Великую Французскую революцию конца XVIII века, исследователь попытался выяснить, как она вместе с промышленной революцией изменила жизнь человечества, заложив фундамент нового мира.

Хобсбаума как исследователя отличают масштабность подхода к изучаемым проблемам, умение видеть их "сверху", как бы "с высоты птичьего полета". Это тем не менее отнюдь не означает столь "модного" у некоторых современных историков пренебрежения фактологией, мелкими и мельчайшими историческими реалиями. То тут, то там автор упоминает детали, скорее более заметные под микроскопом, выстраивая их в сложные, затейливые и в то же время глубоко логичные конструкции. По богатству материала, использованного исследователем, обилию затронутых им тем, оригинальности выводов, к которым пришел британский историк, трехтомник Хобсбаума представляет собой во многом уникальный труд. Из поля зрения автора практически не выпадает ни один из сколько-нибудь важных сюжетов, относящихся к исследуемому им периоду западноевропейской истории: промышленная революция, французская революция, наполеоновские войны, революции 40-х годов, проблема национализма, процессы, проходившие в аграрном секторе экономики стран Европы и их промышленном развитии, положение рабочего класса на Западе, вопросы церковной и светской идеологии, развитие науки и искусства.

Во втором томе своей работы, охватывающем примерно три десятилетия европейской истории (с 1848 по 1875 г.), Эрик Хобсбаум сосредоточил внимание на ключевых проблемах развития промышленного капитализма государств Европы. Как и в первом томе, автор анализирует разнообразные и довольно сложные процессы экономического, политического и духовного роста Европы, каждый из которых достоин отдельного исследования. Он убедительно доказывает, что экспансия капиталистической экономики по всему миру привела к тому, что можно обозначить таким термином, как "европейское преобладание в хозяйственной, политической и культурной жизни человечества".

В центре завершающего тома исследования Э. Хобсбаума - история последних четырех десятилетий экономического, политического и интеллектуального развития Европы, предшествующих первой мировой войне 1914-1918 годов.

Как и в предыдущих томах своей работы, английский историк разрабатывает широкий комплекс проблем для того чтобы, как выразился сам Хобсбаум, "представить прошлое как единую и цельную сущность... понять, как все эти аспекты прошлой (и настоящей) жизни сосуществуют и почему это возможно".