Граф николай румянцев. Николай николаевич румянцев. Хитрец Талейран писал Н. П. Румянцеву: «Вы соединяете в себе французскую любезность с английской глубиной и ловкость итальянца с твердостью русского». Это не одна лишь лесть — граф действительно соединял

Выдающийся государственный деятель начала XIX века граф Николай Петрович Румянцев оказал глубокое влияние на судьбы Русской Америки, на развитие научных исследований как на американском материке, так и на Севере Тихого океана, включая Берингов пролив.

Граф Н.П. Румянцев выделяется из окружения Александра I не хлесткими фразами и великими проектами, а делами, множеством дел, которые изумляют необычайным размахом. В нём было что-то богатырское, былинное. Это благодаря ему русский флот вышел на просторы Мирового океана, посетил все материки и проложил путь из Кронштадта в Русскую Америку. За 12 лет, в течение которых он возглавлял Министерство коммерции и Министерство иностранных дел, по его предложению, поддержке и на его иждивении было предпринято 6 кругосветных плаваний и 4 экспедиции на Русский север, определившие главные задачи дальнейших исследований в Арктике и Русской Америке. Удалившись от дел государственных, он обратил своё внимание на те области русской науки, которым Императорская Академия не уделяла должного внимания. По словам великого русского учёного Владимира Ивановича Вернадского, в первой четверти XIX века "кружок графа Н.П. Румянцева положил основы научному изучению русского языка, истории, русской литературы, русских древностей. В эту эпоху свободный кружок гр. Румянцева играл в действительности ту роль, которую по своему строю не могла играть Академия наук и которую не исполнила Российская Академия". В своей жизни он знал одну любовь - бессмертную любовь к России. Об этой любви с восхищением говорил Василий Осипович Ключевский, назвав графа Румянцева "человеком, имя которого блестит одной из самых светлых точек в тусклом прошлом нашего просвещения".

Граф Н.П. Румянцев родился 3 апреля 1754 года в семье знаменитого полководца генерал-фельдмаршала Петра Александровича Румянцева-Задунайского. Многие годы своей жизни он отдал дипломатической службе в германских государствах.

По смерти Павла I закончились тяжкие мыкания графа по чужим краям и иностранным дворам. Началось стремительное восхождение Николая Румянцева по государственной лестнице: 21 августа 1801 года он был назначен директором департамента водяных коммуникаций, а через несколько месяцев, с учреждением в России министерств, он стал министром коммерции.

Весной 1802 года министр Военно-морских сил Н.С. Мордвинов познакомил Н.П. Румянцева с проектом капитан-лейтенанта Ивана Федоровича Крузенштерна. В своей обстоятельной записке (на 26 листах) морской офицер весьма тщательно рассмотрел вопрос развития русской торговли и мореплавания в северной части Тихого океана и установления торговых отношений с Китаем, а возможно и с Индией Он предлагал отправить из Кронштадта к русским владениям на севере Тихого океана два корабля с товарами для жителей Камчатки и Русской Америки. На возвратном пути корабли, вместо того, чтобы грузиться балластом, должны взять товары в Китае или Маниле и доставить их в Петербург, что принесет немалую пользу и, вероятно, покроет расходы на экспедицию. Автор записки подчеркивал, что, составляя свой проект, он руководствовался лишь одним стремлением представить "великую пользу, могущую произойти от ободрения коммерции на морях северо-восточных, преимущественно доставления тамошних потребностей из России морем, а не сухим путём". Н.П. Румянцев немедленно дал ход проекту, убедив Российско-американскую компанию взять на себя расходы по снаряжению Первой русской экспедиции вокруг света. 7 августа 1802 года по предложению Н.П. Румянцева её начальником и командиром судна "Надежда" был назначен И.Ф. Крузенштерн, а командиром судна "Нева" - Юрий Федорович Лисянский.

При подготовке плавания Н.П. Румянцеву пришлось преодолевать сопротивление отдельных сановников. Дело в том, что с поста морского министра был смещен Н.С. Мордвинов, ревностно помогавший снаряжать экспедицию. Новый морской министр П.В. Чичагов, впоследствии выпустивший Наполеона из ловушки на Березине, занял по отношению к путешествию враждебную позицию. И в морских и великосветских кругах он описывал предстоящий вояж "в самых худых красках". Даже написал об этом русскому посланнику в Лондоне С.Р. Воронцову, недругу Румянцева:

"Кругосветная экспедиция наделала в начале много шума. Все экспедиции, когда-либо совершавшиеся в мире до сего времени, охвачены в этой одной, не исключая и египетской экспедиции Буонапарта, которая, по сравнению с этой, просто детская игра. Ибо тот имел с собой учёных, естествоиспытателей, а здесь один умопомрачённый Лисянский да несколько учеников одной из наших специальных школ заменяют собою всех."

То была не последняя встреча графа Н.П. Румянцева с "клеветой, завистью и всегда сопутствующей злобой", о чём он с грустью писал Крузенштерну на закате своих дней.

Благодаря влиянию Румянцева чисто коммерческое плавание превратилось в крупное политическое и научное предприятие.

В своих докладах он отмечал, что в Японии Россия могла бы сбывать многие продукты русских промыслов, которые развивались в это время на северо-востоке Азии и в Русской Америке, в обмен на пшено, "не только для американских селений, но и для всего северного края Сибири нужное."

Одновременно Н.П.Румянцев ставил вопрос об открытии торга в Кантоне и на Жёлтом море, с тем чтобы сбывать в Китае пушнину, китовый жир, моржовую кость из Русской Америки, а из "северной страны Сибири - кость мамонтовую и проч." Он справедливо считал, что открытие рынков Японии и Китая для сбыта изобильных промыслов, развивающихся в Америке и на севере Сибири, может принести России существенную пользу, и полагал необходимым послать на одном из кораблей экспедиции посольство в Японию, руководитель которого должен "стараться положить только прочное основание торговли". Посланником к японскому двору был назначен камергер Н.П. Резанов.

Был решен вопрос и о посольстве в Китай, которое впоследствии было поручено графу Ю.А. Головкину. В свитах обоих посольств должны находиться учёные, чтобы содействовать успехам общего просвещения.

Купеческому предприятию был придан государственный размах. Все расходы по снаряжению корабля "Надежда" приняла на свой счет казна.

Инструкцию, написанную Н.П. Румянцевым, Александр I утвердил 10 (22) июля 1803 года, а спустя 17 дней корабли "Надежда" и "Нева" покинули Кронштадт. Перед отплытием экспедиции Н.П. Румянцев вручил И.Ф.Крузенштерну письмо. В нём он советовал мореходцам при плавании к Камчатке и берегам Русской Америки попытаться обследовать район Тихого океана к востоку от Японии, где якобы находится "огромная гористая земля, богатая серебром и золотом" и населенная белыми людьми.

Граф в письме означает неисследованные места океана и предлагает взять за правило стараться "исследовать поверхность моря неизвестную". "Дай Бог, - заканчивает он письмо, - чтобы успехи Ваши были столь благословенны, сколь искренни мои желания. Мысль, что для отечественной торговли откроется новое поле, сделается тем совершеннее, что вместе с сим Россия под Вашим руководством принесла бы и свою дань во всеобщее богатство человеческих познаний".

Три года продолжалась Первая кругосветная экспедиция россиян

Плавание И. Ф. Крузенштерн а и Ю.Ф.Лисянского, представляющее собой славную страницу истории морского флота России, явилось замечательным вкладом в мировую географическую науку. Моряки и учёные исследовали многие тысячи километров побережья Русской Америки, Японии, Сахалина, Курильских и других островов, астрономически определили сотни важнейших пунктов, выполнили чрезвычайно ценные наблюдения за течениями, температурой и плотностью воды. Ученые, находившиеся в составе экспедиции, обогатили науку выдающимися работами по географии, зоологии, ботанике, этнографии и астрономии, заложили основы новой науки - океанографии. Только не следует забывать о роли в этом великом деле министра коммерции.

"Справедливость требует сказать здесь, - писал И.Ф. Крузенштерн в своем "Путешествии", - что граф Николай Петрович Румянцев был главный виновник сего путешествия, ревностное его попечение об оном было неослабно с самого начала до конца".

С путешествия И.Ф. Крузенштерна началась блистательная эпоха морских предприятий России. За пятьдесят лет русские моряки совершили 31 кругосветное и 14 полукругосветных плаваний (из Петербурга до Ново-Архангельска и обратно тем же путём). И почти каждый из этих вояжей внёс лепту в изучение Русской Америки.

После успешного завершения Первого кругосветною путешествия, Н.П. Румянцев продолжал содействовать становлению Российско-американской компании. Он имел намерение организовать широкие исследования в районе Берингова пролива и на севере Русской Америки, и вскоре начал обсуждать с И.Ф. Крузенштерном вопрос о поисках Северо-Западного прохода. Однако сложная международная обстановка не позволяла приступить к осуществлению этих планов. В 1807 году он был назначен Министром иностранных дел, затем за заключение Фридрихсгамского мира получил пожизненное звание Государственного канцлера. Во время нашествия Наполеона с ним случился удар. Оправившись от болезни, он удалился от государственных дел и всецело посвятил себя служению русскому просвещению.

Удалившись в обитель наук, граф Румянцев приступил к исполнению тех великих дел, которые, по словам В.И. Вернадского, должны были исполнять Императорская Академия наук (в области географии, этнографии, геофизики) и Российская академия (в области "научного изучения русского языка, истории русской литературы, русских древностей").

Прежде всего, по совету Ивана Федоровича Крузенштерна, он обратил внимание на такую нерешенную географическую проблему, как существование северо-западного прохода из Атлантического в Тихий океан вдоль северных берегов Америки. Она влекла графа уже давно, со времён окончания Первой русской кругосветной экспедиции. Этот географический узел был завязан на северо-востоке Сибири, севернее Берингова пролива и Русской Америки...

Н.П. Румянцев принял решение снарядить кругосветную экспедицию для поисков Северного прохода. Осенью 1813 года он одобрил составленную И.Ф. Крузенштерном смету. Стоимость экспедиции была определена в 100 тысяч рублей, из них 50 тысяч - на строительство брига "Рюрик", а остальная - на приобретение запасов, приборов, жалованье экипажу и на путевые издержки. Руководителем экспедиции был назначен лейтенант Отто Евграфович Коцебу, принимавший участие в Первом кругосветном путешествии.

15 июля 1815 года бриг "Рюрик" покинул Кронштадт. За его плаванием Н.П. Румянцев следил очень внимательно, непременно делясь известиями с И.Ф. Крузенштерном, в семейном архиве которого хранится более ста писем канцлера за 1815-1825 годы.

"Посол наш в Англии пишет ко мне, что "Рюрик" 13/25 сентября отправился в дальний путь и препроводил от господина Коцебу письмо к Вам, которое при сём прилагаю.

Начало хорошо и подаёт надежду к дальнейшему успеху предпринятого дела по Вашему наставлению и по тому, что я к искусству и просвещению вашему имел столь основательную и полную доверенность".

Потом прошло больше двух лет, прежде чем к Н.П. Румянцеву доставили известие о том, что 20 июня 1816 года "Рюрик" отдал якорь в Петропавловской гавани. Коцебу сделал рапорт о результатах своего плавания через два океана. Он писал, что на пути к Камчатке "на параллели 15° южной широты имел счастие обрести три коральные острова и наименовать их первый именем графа Румянцева, второй адмирала Спиридова, а третий капитана Крузенштерна, и ещё на той же параллели цепь островов, которую назвал цепью Рюрика. Продолжая свой путь далее, обозрел остров Пенрин и на параллели 11° северной широты открыл две группы островов, из которых первую наименовал группою графа Суворова-Рымникского, а вторую - князя Кутузова-Смоленского.

Этот рапорт Н.П. Румянцев получил 27 сентября 1817 года и тут же писал И.Ф. Крузенштерну из Гомеля:

"Сколь много меня щастливит донесение о чрезвычайных успехах нашего мореплавателя.

Он к славе вечной себе путь открыл, оком наблюдательным видел страны и часть океана неизвестную и описывает их так хорошо. А ежели провидение допустило его уже в нынешнем году лично удостовериться, что проход от океана до другого существует и в праве будет он возвестить сие ученому совету, я вам оставляю судить, в какой я буду радости и до какой степени себя почту благодарным господину Коцебу. Ежели таковым открытием мы будем обязаны славному мореходцу и Рюрикову плаванию.

Моя жизнь в преклонных уже летах озарится таким благополучием, которое я ценить умею".

Затем пришли бумага о том, что первое плавание в поисках Северного прохода увенчалось важными открытиями в Русской Америке и Беринговом проливе. Потом, плавая в Тихом океане, Коцебу во время урагана получил тяжёлую травму и решил возвращаться на родину. Летом 1818 года экспедиция достигла Англии, где Коцебу узнал, что англичане весной отправили экспедицию для поисков Северного прохода.

Н.П. Румянцев поспешил поддержать морехода добрым словом, поручив Крузенштерну привезти его в Гомель. Он писал:

"...Получа от лейтенанта Коцебу письмо из Лондона, я тревожусь духом, потому что он, уступая правилам благородной своей души, сам сознаёт, что второе его покушение в Берингов пролив было весьма неудачно. Он не обозначает, в чём состояла его неудача, в какой она была степени и что ей было виною. Я надеюсь, что увидевшись с ним и получа от него изустное объяснение, Вы выведете меня из той неизвестности, в которой я нахожусь. Статься может, что г-н Коцебу, имея дух возвышенный и жаждуя славы, сокрушается о том, что ему не удалось открыть известного пути и что он в том опасении, что таковой щастливый жребий скоро достанется из Англии отправленной экспедиции. Но Вы, как друг его и столь отличный сведениями муж, успокойте его и заметьте ему, что сыскать существующий даже наверно проход, не единственно зависит от искусства, а отчасти и от щастья. И нельзя решительно предсказать, что таковою удачею и предприятие англичан увенчано было".

Во время встречи в Гомеле Н.П. Румянцев убедился, что, хотя болезнь не позволила Коцебу продолжить поиски сообщения между двумя океанами, он во время первого своего плавания совершил многое такое, что вызывало чувство восхищения и гордости. Коцебу первым в XIX веке начал плавание Северо-Западным морским проходом и исследовал его на значительном протяжении берега Русской Америки. Открытие огромного залива Коцебу, залива Шишмарёва, губы Эпшольца, острова Шамиссо, острова Сарычева, острова Хромченко, острова Петрова, мыса Крузенштерна, губы Доброй Надежды за пределами полярного круга поставило его в число блестящих исследователей Русской Америки и Арктики.

Экспедицией на "Рюрике" было описано более 500 километров полярных владений России в Русской Америке, открыт ископаемый лед на Аляске, собраны ботанические, зоологические и этнографические коллекции, которые затем много десятилетий украшали Румянцевский музей.

На основе наблюдений за течениями в Берингове проливе, направленными к северо-востоку и достигавшими скорости около 6 километров в час, Коцебу пришёл к выводу, что существует сообщение между двумя океанами.

В Тихом океане "Рюрик" сделал множество открытий. Кроме острова, именем Румянцева был назван целый коралловый архипелаг.

Н.П. Румянцев издал "Путешествие "Рюрика" в трёх частях и опубликовал в Париже два альбома рисунков Логгина Ивановича Хориса, участвовавшего в плавании.

Расходы на плавание "Рюрика" и издание трудов путешествия составили около 200 тысяч рублей.

Со времени отплыли "Рюрика" и до последних дней своей жизни Н.П. Румянцев неотступно из года в год занимается вопросами исследования Русской Америки и пролегающего вдоль северных её островов Северо-Западного прохода. Он ведёт об этом разговор в 82 письмах к Ивану Федоровичу Крузенштерну за 1815-1825 годы. Они хранятся в Центральном государственном архиве Эстонии, в Фонде Крузенштерна, а ответные письма находятся в Москве, в Центральном Государственном архиве Древних Актов. Эти документы в своей общности представляют одну из ярчайших страниц не только в Истории Русской Америки, но и Русского государства.

В 1818-1822 годах при финансовой поддержке Н.П. Румянцева были начаты исследования в районе Берингова пролива. Они были подчинены как задачам изучения Американского Севера, так и необходимости расширения промысловой деятельности компании и установлению торговых отношений с жителями глубинных районов Русской Америки. Не меньшее значение имели соображения политического характера. По утверждению С.Г. Фёдоровой, начиная с 1819 г. отчетливо выступает "тенденция к перебазированию на север" русских поселений, обусловленная "нарастанием англо- американской экспансии". В свою очередь Н.Н. Болховитинов, соглашаясь в главном с этим тезисом, связывает меры "по укреплению северного тыла" с иностранной конкуренцией в более южных районах. Положения эти справедливы, хотя и нуждаются в некоторых уточнениях. Вопрос о распространении деятельности компании на район Берингова пролива был поставлен Н.П. Румянцевым ещё в 1805 г. (в письме к Н.П. Резанову) и, следовательно, имеет непосредственную связь с первым русским кругосветным плаванием.

Начало исследованию района Берингова пролива было положено экспедицией на бриге "Рюрик". Вслед за тем Румянцев вручил управляющему Русской Америкой Л.А. Гагемейстгеру некоторую сумму денет для поощрения промышленников, которые будут проникать в новые неисследованные районы; именно на эти деньги были снаряжены экспедиции 1818-1819 гг.

В 1818 г. Российско-американской компанией была снаряжена экспедиция, в которой участвовали Ф. Колмаков, П. Корсаковский, А. Климовский, два русских промышленника и 20 местных жителей. 18 апреля путешественники покинули Павловскую Гавань на о. Кадьяк, а 14 июня после долгого и трудного пути достигли р. Кумаган. Затем экспедиция, используя небольшие реки и озера, а порой неся на руках свои байдары и байдарки, пересекла часть материка и снова вышла к морю. По словам Корсаковского, переход был очень трудным, но все невзгоды искупались знакомством с краем, изобилующим всевозможными богатствами.

26 июня экспедиция открыла шесть небольших островов, а на следующий день достигла устья р. Туюгьяк, вытекающей из озера. Путешественники поднялись вверх по реке на 15 миль, где повстречали индейцев, которые рассказали, что по её берегам нет туземных жилищ.

17 июля плавание возобновилось. В этот день был открыт остров, имевший в окружности 30 миль и названный именем Гагемейстера, русского кругосветного мореплавателя, управлявшего в 1818 г. Русской Америкой. Не доходя 40 миль до р. Нушагак, путешественники встретили посыльного от Гагемейстера. В привезённом пакете находился приказ экспедиции разделиться на две части. Колмаков должен был выяснить возможность постройки редута в устье р. Нушагак, а Корсаковскому поручалось направиться через оз. Илямна к двум "большим рекам" и собрать сведения о "бородатых людях", являющихся потомками тех казаков, чьи кочи были разлучены с судном Дежнева и, вероятно, отнесены к берегам Америки. "Надежды мои возобновились, - записал 23 июля Корсаковский в журнале, - я горел желанием ехать скорее и увериться в истине предписанного. Я склонил 7 человек аглегмютцев подарками проводить меня до ближайшего народа, который мы надеялись встретить при озере".

26 июля погрузили в байдары припасы и подарки и снова двинулись к северу. В тот же день вошли в реку, русло которой достигало 2 миль в ширину, и которая вытекала из оз. Илямна. 4 августа, переплыв оз. Илямна, путешественники достигли заимки Е. Родионова. Оставив у него на хранение значительную часть груза и взяв лишь лёгкие товары, через 3 дня отряд выступил в поход. Корсаковского сопровождало 24 человека, в том числе два переводчика.

16 августа пришли в летнее жилище кенайских индейцев на р. Нушагак. Послав несколько групп на обследование районов, лежащих к северу и востоку, Корсаковскнй занялся заготовкой оленьего мяса и ловлей рыбы. Как только все отряды собрались вместе, Корсаковскнй вышел в обратный путь к оз. Илямна. 8 сентября добрались до того места, где были оставлены байдарки и спустились к озеру. После непродолжительного отдыха на заимке промышленника Родионова снова двинулись в путь и через несколько дней вышли к морю. 4 октября экспедиция возвратилась в Павловскую Гавань.

Получив впоследствии журнал Корсаковского, Румянцев обратился к Крузенштерну с просьбой подготовить статью об исследованиях, которые были проведены промышленниками в Северной Америке. Одновременно он советовался, не стоит ли эти новые сведения переслать в Париж и в Лондон для опубликования их в европейской печати. Но 17 апреля 1820 г. Румянцев уже просил Крузенштерна "ни под каким видом этого не делать" до тех пор, пока он не напечатает свою статью в российских журналах.

"Не поставьте мне в вину такую скорую перемену в моем домогательстве, - писал Румянцев, - оно вынуждено упорным настоянием Американской компании и г. Гагемейстера. Сей достойный человек, коего я люблю и уважаю, очень пугается неудовольствием самого правительства и компании американской, которое родиться может от внезапного появления в иностранных государствах таковых известий".

Этот факт также свидетельствует о том, что исследованиям в Русской Америке придавалось большое государственное значение и что русское правительство стремилось не допустить утечки информации об этих исследованиях за границу.

В 1819 г. исследования были распространены дальше на север. Сухопутная экспедиция, как установила С.Г. Федорова, была поручена П. Корсаковскому. В ней участвовало 24 человека, в том числе А. Устюгов, составивший карту р. Нушагак. Экспедиция исследовала берега залива Добрых Вестей и описала южный рукав р. Квихпак (Юкон), а также значительную часть северо-западного побережья Америки между Бристольским заливом и заливом Нортон. В 1820 г. изучение Русской Америки было продолжено. Управляющий Америкой С.И. Яновский, сменивший Гагемейстера, отравил 25 мая из Ново-Архангельска бриг "Головнин" под командой Бенжамена (Бенземена). Обойдя мыс Невенгам, путешественники пытались войти в устье р. Кускоквим, однако непрерывные "крепкие ветры и пасмурные погоды" препятствовали кораблю приблизиться к берегу.

"Наконец, - писал Яновский Румянцеву, - после сильного шторму, имея повреждения в такелаже, принуждены были оставить сего году предприятие и спустились для исправления на Уналашку, а оттоль сюда, не сделав почти никаких вновь открытий, кроме того, что проверили и утвердили берега Бристольской бухты, описанные ещё в прошедшем 1819 году. Сие неудачное покушение, кажется, не должно остановить неоконченным сего полезного предприятия".

М.И. Муравьёв, новый управляющий Русской Америкой, по настоянию Н.П. Румянцева принял решение послать два судна в Берингов пролив под командованием В.С. Хромченко, участника экспедиции на "Рюрике", и А.К. Этолина. Экспедиция должна была осмотреть устье р. Кускохан, исследовать берега залива Нортон и выяснить, не соединяется ли он с заливом Коцебу. Одновременно ей поручалось везде "иметь сообщение и торговлю с жителями" и собирать сведения о народах и природных богатствах, в чём была чрезвычайно заинтересована Российско-американская компания.

Бриг "Головнин" под начальством мичмана Хромченко и куттер "Баранов", которым командовал Этолин, покинули Ново-Архангельск в мае 1821 г. Хромченко, следуя в залив Добрых Вестей, по пути встретил о. Нунивак, о существовании которого ему было известно из журналов сухопутных экспедиций. Он был намерен исследовать этот остров, но помешал густой туман. Решив осмотреть остров на обратном пути, Хромченко продолжал плавание. Вскоре он встретил шлюп "Открытие". От его капитана Васильева он узнал, что мореплаватели видели тот же самый остров, притом тремя днями раньше. Достигнув залива Нортон, Хромченко значительное время посвятил изучению местных поселений. Здесь он открыл бухту Головнина (Тачик). На обратном пути Хромченко описал часть берегов о. Нунивак.

В то же время Этолин с куттера "Баранов" описал устье р. Нушагак, которое было осмотрено сухопутными экспедициями 1818 и 1819 гг. Наибольшее внимание он уделил исследованию устья р. Кускоквим. Описав часть нижнего течения этой реки и собрав от местных жителей сведения об о. Нунивак, Этолин вышел в море и направился в залив Нортон для встречи с Хромченко, но брига "Головнин" там не нашёл. На обратном пути он обследовал мыс Румянцева. Осенью "Баранов" вернулся в Ново-Архангельск.

В 1822 г. в журнале "Сын Отечества" по поручению Н.П. Румянцева было опубликовано первое сообщение об исследованиях Хромченко и Этолина. В нём отмечалось, что выполненные описи и собранные сведения "подают надежду, что уже недалеко то время, когда можно будет иметь полное понятие о всех берегах Северо-Западной Америки и об островах к ним прилежащих".

Заслуга экспедиции Хромченко-Этолина состояла не только в том, что она обогатила географическую науку новыми сведениями о малоизученных или совсем неизвестных северо-западных районах Русской Америки; она, по словам Хромченко, "положила начало торговым отношениям" с индейцами, что впоследствии принесло значительные доходы Российско-американской компании.

Весной 1822 г. Хромченко и Этолин вышли в новое плавание. Управляющий Русской Америки Муравьев на этот раз поручил им окончательно завершить опись побережья от мыса Ванкувер до о. Стюарт. Кроме того, предполагалось осмотреть пространство к северу от о. Стюарт. В числе вероятных объектов исследования была названа бухта Шишмарёва, лежащая по соседству с заливом Коцебу, и берег Америки за ней. Иными словами, конечной целью экспедиции являлся выход в Северный Ледовитый океан и ее возможное участие в поисках морского пути из Тихого океана в Атлантический вдоль северных берегов Русской Америки.

Так, по крайней мере, рассматривал эти исследования Румянцев. Он писал 21 января 1822 г. Крузенштерну: "Мне чрезвычайно хочется сделать препоручение г. Хромченку подойти ближе к северу, нежели сам остров Лаврентия, а когда найдет море затертое льдом, чтобы он из среднего такого пункта снарядил три партии, которые шли бы на лыжах и на собаках". Одна из этих партий должна была следовать прямо к северу до открытого моря, вторая направиться к самой северной оконечности Америки, а третья следовать параллельно Чукотскому полуострову на запад, в район Колымы. Такая экспедиция, по мысли Румянцева принесла бы "большую пользу географии и решила задачу, точно ли Азия от Америки отделена совершенным проливом". В действительности, как видно из инструкции Муравьева, задачи перед экспедицией были поставлены гораздо более скромные, чем те, которые намечал Румянцев.

В распоряжении Хромченко на этот раз был предоставлен только бриг "Головнин", который 26 апреля 1822 года покинул Ново-Архангельск. Экспедиция занялась поисками земли, которую в ясную погоду иногда видели промышленники островов Прибылова. Обследовав море на пространстве 60 миль к юго-западу от островов Прибылова, Хромченко пришёл к твёрдому убеждению, что в юго-западном направлении "нет никакой земли". Что касается земли, которую иногда видели на востоке от тех же островов, то обследовав этот район, он заключил, что промышленники "кажется. видели не что иное, как туман, который в здешних местах, и самим искуснейшим мореплавателям представлялся островами".

29 июня экспедиция достигла мыса Румянцева и приступила к описи берегов Русской Америки. 2 июля она подошла к о. Стюарт, с жителями которого путешественники знакомились несколько дней, одновременно занимаясь торговлей. Во время стоянки Этолин на байдарах обследовал пролив между островом и материком, а Корсаковский, по приказанию Хромченко, посетил сел. Таук, где насчитал около 40 "юрт", в которых проживало около 200 человек.

5 июля "Головнин" направился к мысу Дарби. У местных жителей Хромченко собрал сведения о сообщении между заливами Головкина и Шишмарёва.

После описи американских берегов Берингова пролива, Румянцев предполагал направить Хромченко и Этолина на исследование Северо-Западного прохода.

Задачи новой экспедиции Румянцев обсуждает в переписке с Крузенштерном. Затем полуоглохший, полуслепой канцлер приезжает в Петербург, чтобы при встрече с мореплавателем обговорить детали предстоящего предприятия, на которое он жертвует 20 тысяч рублей. Такую же сумму обещает израсходовать Российско-американская компания. Заказаны приборы, на транспорте "Кроткий" с Фердинандом Петровичем Врангелем отправлено необходимое снаряжение.

Но этому предприятию не суждено было осуществиться. В начале 1826 года Государственный канцлер России, граф Николай Петрович Румянцев ушел из жизни. Он "воздал Отечеству любовию и жертвами", оставив навечно памятные следы в Российской истории, в её исторической науке, в русской словесности, в русской географии. Вклад его в становление и изучение Русской Америки - одно из великих его деяний во имя России и на благо русского просвещения.

Первая четверть XIX века - золотое время в истории русской славистики, и прежде всего, успехи наших ученых в этой области связаны с деятельностью так называемого Румянцевского кружка. Участниками этого кружка были такие знатоки прошлого, как академик Иосиф Христианович Гамель (1788-1861), зачинатель отечественного языкознания Александр Христофорович Востоков (1781 - 1864), первый русский книговед Василий Григорьевич Анастасевич (1775 - 1845), историк и библиограф Евфимий Алексеевич Болховитинов (1767 - 1837), молодые еще в ту пору археографы Константин Федорович Калайдович (1792-1832) и Павел Михайлович Строев (1796-1876). Страстные и увлеченные всепоглощающим делом, они по настоящему объявили археографическую охоту на летописи, своды законов, государственные акты и, в особенности, на рукописные книжные сокровища. Подготовка и издание летописей и актов стало главным в их жизни делом. Без этого невозможно развитие исторической науки. Они за небольшой период времени тщательно обследовали всевозможные архивы, монастыри, древние города и веси Российской империи, проделав при этом титаническую работу.

Создатель Румянцевского музеума. На гербе екатерининского вельможи графа Николая Петровича Румянцева (1754-1826) был начертан девиз «Не только оружием!». Всей своей деятельностью сын известного военачальника, фельдмаршала П. А. Румянцева-Задунайского старался оправдать этот девиз. Уже в юные годы он связал жизнь с книгой. Дипломатическая служба заставляла его много ездить, и из каждой поездки он привозил книги. Будучи, как и большинство коллекционеров, дилетантом, граф Николай Петрович на склоне лет окружил себя людьми, хорошо знавшими российскую историю и словесность. Участниками Румянцевского кружка были такие знатоки прошлого, как академик Иосиф Христианович Гамель (1788-1861), зачинатель отечественного языкознания Александр Христофорович Востоков (1781 - 1864), первый русский книговед Василий Григорьевич Анастасевич (1775 - 1845), историк и библиограф Евфимий Алексеевич Болховитинов (1767 - 1837), молодые еще в ту пору археографы Константин Федорович Калайдович (1792-1832) и Павел Михайлович Строев (1796-1876). Они помогали Н. П. Румянцеву комплектовать его коллекции, они же, видимо, натолкнули его на мысль о книгоиздательской деятельности. Началась она в 1813 г., когда в свет вышла первая часть «Собрания государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел» - издание во всех отношениях образцовое. Книга напечатана большим форматом - «в лист». На титуле - герб Румянцева с разбегающимися в стороны львами и тем девизом, который приведен выше. Граф был в меру тщеславен. Своим помощникам, следившим за типографскими работами, он писал: «Вообще же как сие издание делается сколько для пользы, столько и для славы, то сделайте мне одолжение, не щадите каких-либо небольших издержек, только бы соблюдена была вся чистота и красота тиснения». Часть тиража напечатали в библиофильском исполнении, на прекрасной веленевой бумаге. Общее количество изданий Н. П. Румянцева невелико - около 50. Но значение их таково, что современники говорили о румянцевской эпохе в истории русского книжного дела. Публиковал Николай Петрович главным образом источники и труды по истории России: «Законы великого князя Иоанна Васильевича и Судебник царя и великого князя Иоанна Васильевича» (1819), «Летопись Сибирскую (1821), записки иностранных путешественников по России - С. Герберштейна (1818) и барона Мейерберга (1827). К последнему изданию был приложен атлас рисунков Мейерберга, которые воспроизвели литографским способом. К слову, Н. П. Румянцев, а точнее, его помощники первыми широко применили этот новый печатный процесс в отечественной издательской практике. «Собрание словенских памятников, находившихся вне России», увидевшее свет в 1827 г., напечатано специально отлитым славянским шрифтом, придававшим изданию вид факсимильного. Впоследствии, уже в 1846 г., Академия наук использовала этот шрифт для первого научного издания «Остромирова Евангелия», подготовленного А. X. Востоковьм. Среди выпущенных Н. П. Румянцевым серьезных исторических трудов знаменитое исследование «отца славяноведения», чешского ученого Йосефа Добровского «Кирилл и Мефодий» - о возникновении славянской письменности. Перевел труд с немецкого молодой Михаил Петрович Погодин, впоследствии известный ученый. И еще одно издание, о котором надо упомянуть,- «Сведения о трудах Швайпольта Фиоля, древнейшего славянского типографщика» К. Ф. Калайдовича. Эта первая русская книга по истории книгопечатания, увидевшая свет в 1820 г., в открытую продажу не пошла - ее тираж всего 30 экземпляров. Произведений художественной литературы Н. II. Румянцев не издавал. Единственное исключение - «Певец на Кремле» Василия Андреевича Жуковского (1816). Титульный лист этой изящной книги гравирован на меди талантливым иллюстратором и художником-оформителем Степаном Филипповичем Галактионовым (1779 - 1854). А теперь - о коллекции Н.П.Румянцева, в которой были произведения живописи и скульптуры, древние монеты, археологические находки. Самую ценную ее часть - библиотеку, насчитывающую 28 500 томов,- Николай Петрович завещал «на благое просвещение». 23 ноября 1831 г. в Петербурге открылся Румянцевский музеум. Долгие годы он влачил жалкое существование: казна не хотела давать денег на его нужды. Новая история музея началась в 1862 г., когда его перевели в Москву и разместили в лучшем здании города - «Пашковом доме».

Первая страница Евангелия-апракос конца XII - начала XIII в.,

На которой - название первого цикла церковных чтений и начальные стихи

Евангелия от Иоанна. Апракосы - календарные сборники евангельских чтений.

Книга украшена заставкой и большим количеством инициалов раннего тератологического

(от греч. teras, teratos - чудовище) орнамента новгородского стиля, которому

Свойственны архаичные растительные, геометрические и зооморфные мотивы.

Книгописец неизвестен, и датировка сборника осуществлена

По особенностям письма и орнаментики

Штаб отечественной славистики. В начале XIX столетия произошли крупные перемены в русской исторической науке. Современники связывали их с появлением многотомной «Истории государства Российского», созданной официальным историографом Н.М. Карамзиным, чей труд имел огромный читательский успех и получил множество разнообразных откликов. Чем была русская историческая наука до Карамзина? П.Н. Милюков так отвечал на этот вопрос: «Несколько знатных любителей, несколько иностранных профессоров и несколько учеников, отправленных академией за границу, - вот и весь наш popular historicum конца XVIII столетия». Для рождения истории как науки должны были преобразиться взгляды на задачи и приемы исторического изучения. «Писание истории должно было смениться изучением ее; украшенное повествование о прошлом или откровение свету славных дел предков сменилось потребностью уяснить себе самим ход своего прошлого; патриотическое самопрославление уступило место национальному самопознанию».

Триодь постная. 2-я четв. XV в. Фрагмент текста с инициалом «Б» из Книги Исайи.

Книга, по которой отправляется церковная служба во время Великого поста.

Переписана в Новгороде священником Дионисием для Новгородского архиепископа Евфимия.

В стороне от шумной славы Карамзина, в сельском уединении творившего свой подвиг - и писательский, и научный, трудились другие талантливые современники, также посвятившие себя истории. «Писать историю, пока не собраны, не очищены, не изданы источники, казалось большинству этих современников сумасбродным предприятием; взяться за него - значило для них отступить от строгих требований критической истории, установившихся в русской науке со времени Шлёцера. Не исторический рассказ, а критические издания источников были, с этой точки зрения, ближайшею задачей русской исторической науки». И, как выражался сам Шлёцер, десяти Карамзиным не написать настоящей русской истории, пока не будут приготовлены для нее материалы. Следуя этой задаче, XVIII век завещал веку XIX-му два начатых, но незавершенных проекта: издание актов, которое вовлекло канцлера Румянцева в историографию, и издание летописей. Еше в 1791 г. Екатерина II, по настоянию обер-прокурора Св. синода А.И. Мусина-Пушкина, собирателя и ценителя древностей, издала указ об извлечении старинных документов из монастырских архивов. Среди находок и приобретений Мусина-Пушкина оказались истинные шедевры - древнейший из известных списков Начальной летописи, Лаврентьевский; оригинальный список «Русской Правды», а главное - приобретенная в 1788 г. у архимандрита Спасо-Ярославского монастыря Иоиля Быковского в составе сборника древних текстов рукопись «Слова о полку Игореве», изданием которой (1800 г.) завершился XVIII век. Накануне Отечественной войны друг Мусина-Пушкина - Н.Н. Бантыш-Каменский убедил коллекционера пожертвовать свое собрание в библиотеку Архива Коллегии иностранных дел.

Псалтырь. 2-я пол. XIV в. Разворот.

Миниатюра на развороте изображает молящегося царя Давида.

В медальоне - лик Иисуса Христа. Текст - начало 24-го псалма.

Псалтырь - собрание религиозных древнееврейских песнопении,

Составляющих одну из книг Ветхого Завета.

Все одиннадцать миниатюр в книге имеют более позднее,

Нежели текст, происхождение и относятся скорее к XVI - нач. XVII в.

Заставки и инициалы украшены тератологическим орнаментом.

Книга поновлялась с использованием золота

В Кирилло-Белозерском монастыре в конце XVI или нач. XVII в.

Однако тот медлил и «похвального намерения своего исполнить не успел»: пока он собирал ополчение в Ярославле, весь дом его и редкостная библиотека сгорели; в пламени пожара погибла единственная рукопись «Слова...» и часть тиража первого издания. Избежали огня Лаврентьевский список, который был подарен Александру I, и копия «Слова...», сделанная для Екатерины II. В том же, 1800 году приступил к печатанию критического исследования о Начальной летописи и Шлёцер; в 1809-м оно было напечатано с посвящением Александру I, который в благодарность пожаловал ученому немцу, в числе прочих даров, герб с изображением летописца Нестора. Предположительно в начале XII в. «Начальный летописный свод», созданный киевскими книжниками в годы княжения Ярослава Мудрого (1019-1054 гг.) и переработанный затем монахом Киево-Печерского монастыря Никоном, был радикально переработан монахом той же обители Нестором, который ввел историю Руси в русло истории человечества. Труд Нестора был назван «Повести временных лет» - по первым словам пространного заголовка: «Се повести времяньных лет, откуду есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть». Сочинение Шлёцера имело большое влияние на ход русской исторической науки. Начиная с Карамзина, русские историографы, хотя и отзывались о Шлёцере критически, смотрели на него как на первоучителя, родоначальника русской историографии. Сам Шлёцер, поставив перед собой задачу подготовить критическое издание летописей, сознавал, что не добился цели; «у меня было мало списков», - говорил он в свое оправдание, и был доволен, что предложил русским ученым принципы критического издания источников. Отыскание новых списков и новое, «очищенное» издание летописных текстов стали теми задачами, решения которых Шлёцер ждал от русских ученых. Передавая императору Александру I через гр. Н.П. Румянцева первые части «Нестора», Шлёцер выражал желание участвовать в критическом издании древних летописей. Под влиянием Шлёцера было создано первое в России историческое общество при Московском университете - Московское общество истории и древностей российских, куда вошли и сам Шлёцер, и Мусин-Пушкин, и Бантыш-Каменский, и Малиновский, но в издании летописей оно так и не преуспело. Канцлер Румянцев, хорошо зная состояние исторических знаний в Европе, не мог не видеть, что в России оно сильно хромает.

Архангельское Евангелие. 1092 г.

Заставка и инициал византийского растительного орнамента.

Над заставкой запись чернилами: «А люба заставице» (л. 123).

Пергамен, чернила, киноварь. Музейное собрание.

Не являясь человеком науки, но всем сердцем любя ее, граф постоянно читал, учился и любил родную старину, будь то вещественный памятник или старопечатная книга. Но главные его симпатии принадлежали рукописным древностям. «Моя страсть к российским древностям умножается и в старости все прочие страсти заменяет; ее волнения и тревоги, к счастью, не очень опасны»,- признавался он Малиновскому и радовался, что «богатеет на пользу многих». До появления Румянцева на поприще собирателя и издателя древностей многие русские меценаты покровительствовали науке, искусству, просвещению; но делали это «не то чтобы совсем равнодушно, но как-то неразборчиво, впрохолодь и свысока, не обнаруживая при этом той горячей, постоянной участливости, которая больше относится к предмету, нежели к удовлетворению какой-нибудь мимолетной прихоти или к возвышению себя в глазах высшего круга и самой власти». Румянцев первый отнесся к объекту своего покровительства с «рвением истинного адепта» (Е.Ф. Корш) и освоился с ним настолько, что посвятил ему остаток жизни и состояние. Здесь также проявилось его замечательное «екатерининство»: занятия отечественной историей стали при великой императрице (писавшей «Записки по русской истории») делом не столько научного, сколько государственно-патриотического значения.

Евангелие учительное. 1524 г.

«Поучение на владычные праздники и на памяти святых избранных месяца сентября».

Заставка и инициал «В» растительного орнамента (л. 407).

Бумага. Темпера, золото. Из собрания Е.Е. Егорова.

Располагая средствами и имея стремление к научным исследованиям, граф Румянцев смог сделаться главным двигателем в деле разыскания и издания исторических материалов, а также покровителем целой плеяды молодых ученых. Самая возможность создания «Истории государства Российского» в значительной степени могла быть объяснима деятельностью того круга ученых, которые были вовлечены канцлером в сферу научно-исторического поиска. Большую часть необходимых справок и документов для своего труда Н.М. Карамзин добывал, посылая Малиновскому запросы и требования. После 1812 г. к увлечению Румянцева русскими древностями присоединились и политические импульсы. Отечественная война, способствуя пробуждению национального духа, прямо повлияла на выбор его предпочтений. В ноябре 1813-го (еще не успел выйти в свет первый том «Собрания грамот») Румянцев предоставил Академии наук 25 тыс. рублей для издания хранившихся в ее библиотеке русских летописей. Он напомнил министру народного просвещения, с каким неутомимым усердием трудился на пользу отечественной истории Шлёцер и как, удивляясь богатству исторических источников российских, немецкий ученый укорял природных русских в непочтительном небрежении. «Можно ли поверить, - проникновенно писал Румянцев, - чтобы одна из величайших наций просвещенного света и единственная обладательница сокровища, столь важного не только для него, но и для всей занимающейся историею публики, которым она может и должна гордиться, - чтобы эта нация не поспешила возвестить о том свету и обработать оное...

Устав церковный 1608 года.

На развороте - погрудные изображении свитых (на полях, в медальонах).

Церковная книга, в которой определяется состав,

Порядок и чин церковных богослужений на каждый день года,

Указываются праздники и посты, а также излагаются некоторые

Правила жизни монашествующих. Данный устав содержит правила,

Установленные св. Саввой Освященным (435- ?) для основанной им

Лавры близ Иерусалима. Подвижники основанного Саввой монастыря назывались савваитами.

Следует отметить, что церковные уставы иллюстрировались в редких случаях.

Книга исполнена Парамоном Никифоровым из Каргополя.

К замечаниям присовокупляется и та печальная мысль для каждого любителя отечественной истории нашей, что время от времени сии рассеянные по многим местам богатства неприметно уменьшаются от разных случаев, особливо же от пожаров, как то и ныне в Москве случилось». Несмотря на печальный пример московских пожаров 1812 г., Академия наук не делала ничего для издания летописей; и Румянцев тем более втягивался в начатое дело. Только после смерти Румянцева капитал, назначенный им на издание летописей и составивший с процентами 40 тыс. рублей, был употреблен на печатание Актов археографической экспедиции (1836 г.). Собирание, критическое изучение и издание памятников письменности по истории России и славянских стран становились целью и смыслом его жизни. «Пролить новый свет на величие России» - так формулировалась цель этого страстного увлечения. В результате явились два феноменальных свидетельства деятельности Н.П. Румянцева: первое - рукописи, собранные со страстью знатока и энтузиаста, ценой великих усилий и затрат; второе - постепенное сосредоточение вокруг общего дела кружка людей русской науки, который в истории отечественного просвещения приобрел почетное имя - кружок канцлера Румянцева.

Четвероевангелие. 2-я четверть XVI в.

Миниатюра с изображением евангелиста Матфея.

В начале книги имеется вкладная запись инока Ионы о том,

что данное Евангелие передается им в новгородскую церковь Бориса и Глеба.

Миниатюры (4) исполнены в красках с использованием золота в традиционной манере.

Заставки и инициалы украшены растительными орнаментами.

Устанавливать связи с учеными Румянцев как историк-любитель и библиофил начал еще в бытность свою посланником при немецких курфюрстах. Когда «Трактатное Собрание» получило высочайшее благословение, любительская переписка вошла в колею регулярных научных отношений и деловых общений. Ученые, рассеянные по всей России и загранице, благодаря этим корреспонденциям чувствовали свою причастность к единому научному сообществу. «Вместо ежемесячных заседаний, это общество поддерживало чуть не ежедневные сношения; письма занимали место рефератов, а содержание писем ручалось за то, что каждый член общества делает под своею личною ответственностью взятое на себя дело». Издания, предпринятые канцлером, давали ученым направление деятельности, средства к жизни и побуждали к научному труду молодые силы.

Изборник Святослава 1073 г. Темпера, золото. Киевская книгописная школа.

Копия. 1818 - 1819 гг. На миниатюре изображена великокняжеская семья.

Изборник Святослава - одна из самых знаменитых книг древности - был переписан

В 1073 г. дьяком Иоанном по заказу великого князя Святослава, сына Ярослава Мудрого,

И представляет собой сборник наставлений и мудрых сентенций.

Страницы книги украшены изображениями птиц и растительным орнаментом.

Копия выполнена художником А. Ратшиным по заказу гр. Н. П. Румянцева,

Который чрезвычайно интересовался «Изборником», после того как тот был открыт

В 1817г. К. Ф. Калайдовичем и П. М. Строевым в Воскресенском Ново-иерусалимском монастыре.

Подлинная рукопись хранится в Государственном историческом музее.

В последние двенадцать лет жизни Румянцев по собственному почину предпринял столько дел, осуществил столько проектов, сколько трудно было и ожидать от молодой русской исторической науки. «Можно сказать, что ни один сколько-нибудь подходящий человек не ускользал от внимания канцлера, и ни одна минута такого человека... не пропадала даром для ученых предприятий, им начатых или сделавшихся его собственными». Однако любить отечественную историю, собирать коллекции древностей и даже иметь самостоятельный взгляд на ту или иную редкость - в этом не было еще ничего из ряда вон выходящего. Быть любителем русской истории считал своей привилегией всякий русский барин. «Даже такой повеса, как брат Николая Петровича, Сергей Петрович Румянцев, нахватался достаточно сведений по русской истории, чтобы пускать в глаза пыль...» С.П. Румянцев как любитель то занимался историей Петра Великого, будучи его восторженным почитателем; то собирался издавать адрес-календарь с историческими примечаниями; то проповедовал версию о неподлинности найденного Мусиным-Пушкиным «Слова...». «Следуя примеру своего брата, граф Сергей Петрович также очень интересовался отечественною историею, читал много исследований, до нее относящихся, и не раз писал об этом своему брату». Граф Н.П. Румянцев ни в его бытность дипломатом, ни потом, когда он вместе со своими корреспондентами целиком погрузился в исторические исследования, не стал настоящим ученым, но оставил далеко позади всякого дилетанта от историографии, и это состояние лучше всего обозначало характер исторической науки его времени. «Какое несходство в результате деятельности одного и другого! Шишков «упражнялся» по широкой программе своих фантазий; Румянцев шел в своих научных начинаниях, как человек строгих научных интересов, по одному, ясно и давно начертанному в его сознании пути, с одною, твердо намеченною, целью - глубокого научного изучения былого русской земли». Выбрав себе поле деятельности в области критической истории, которая понималась сотрудниками как наука с надежными правилами и точными сведениями, Румянцев сумел создать такое ученое сообщество, какому не было равных в России. Главные положения критической истории «сделались основным догматом канцлерской "дружины", - тем лозунгом, по которому члены этой дружины отличали своих от чужих». В противоположность шишковской Академии, центру изучения словесности, Румянцевский кружок не имел никакого официального статуса: сановником и вельможей в нем был один только канцлер Румянцев, но и его роль определялась не саном и положением, а страстной преданностью и упрямой ревностью к собиранию памятников письменной старины. Сан и богатство были для канцлера лишь средством находить себе помощников. Понятно, почему кружок собрался не сразу, а рос постепенно; «чтобы войти в него и встретить радушный прием и содействие от Румянцева, надо было только заявить себя своей любовью к делу и научной работой». Сам же канцлер, оставаясь любителем, приобрел редкостное умение угадывать научные возможности своих новых сотрудников. Естественно, что первый круг «ученой дружины» образовался при подготовке «Трактатного Собрания»: на призыв Румянцева откликнулись в «насиженном гнезде русской науки» - в Москве. В этом смысле его стартовый выбор был безошибочен - в лице опытнейшего архивиста Бантыша-Каменского канцлер приобрел не только просвещенного историка, не только ревностного поборника проекта, но и руководителя, обеспечившего предприятие кадрами. Рекомендуя себе в преемники А.Ф. Малиновского, а в сотрудники ему К.Ф. Калайдовича, Н.Н. Бантыш-Каменский позаботился о полезном содружестве опытного чиновника и талантливого ученого. Константин Федорович Калайдович (1792-1832), сын лекаря и надворного советника из обедневших дворян, учился в Елецком народном училище и Киевской академии, после которых с отличием окончил курс в Московском университете (1810 г.), был удостоен степени кандидата словесных наук и обнаружил большие способности к изучению русской старины. В университете Калайдович изучал греческий, латинский и французский языки, всеобщую и российскую историю, красноречие, поэзию, статистику, умозрительную философию, теорию гражданских и уголовных законов, политическую экономию, антропологию, натуральную историю, технологию, геометрию и алгебру. Еше будучи студентом, он издал свои сочинения и переводы; едва ли не сразу после студенческой скамьи Калайдович был избран действительным членом Общества истории и древностей российских. Еше в 1813 г. Бантыш-Каменский обратил на него внимание и отрекомендовал Румянцеву как знатока российской истории и литературы, мечтающего работать над «Собранием грамот». Калайдович был горячим сторонником Шлёцера и пылким патриотом России. «Да не возлюбит никто чужого града более своего отечества и да не подвергнется чрез то гневу отечественных богов; такое помышление есть уже начало измены» - этому правилу древнейшего законодателя Греции следовал Калайдович всю жизнь. Пожертвовав своими личными планами и научными возможностями, он, как только в 1812 г. был объявлен указ об ополчении, добровольно записался подпоручиком в Московский отряд. «Поучительным образцом святой любви к родине и русской истории» называл его позднее секретарь Императорского Общества истории и древностей российских Е.В. Барсов. Уходя в ополчение и приехав попрощаться с Карамзиным в Остафьево, Калайдович «горел такой готовностью умереть за отечество, что, глядя на него, [Карамзин] заплакал и сказал: "Если б я имел взрослого сына, в это время ничего не мог бы пожелать ему лучшего"». Калайдович был зачислен в 5-й пеший Казачий полк, участвовал в сражениях под Чириковом, Тарутином и Малым Ярославцем, был в походах от Москвы до Можайска и Орши; видел пожар Москвы («Я и сам, подобно несчастному Израильтянину, горько плакал, видя разрушение своего Иерусалима»); находясь в Орше, больше всего беспокоился, удалось ли спасти Московскую Патриаршую библиотеку и ризницу. «Но и среди воинской жизни, среди бед и невзгод, каким жгучим огнем душа его болела о судьбе ученых сокровищ и деятелей!.. С таким-то укладом души, с такими-то думами и ощущениями, вступил затем Калайдович в ученую дружину Государственного канцлера. Стоя под его знаменем, он довольствовался небольшим вознаграждением и совершал свои ученые подвиги лишь на славу родной земли, во имя идеи и ради целей Исторического общества». В июле 1813-го Калайдович вернулся в Москву, поступил на прежнюю свою службу в Благородный пансион Московского университета. Возобновив вскоре ученые и разыскательские занятия, он в том же году обнаружил в Синодальной библиотеке ценнейшие древние памятники, которые стали основой его будущих исследований, - первые труды экзарха болгарского Иоанна, Апостол 1307 г., Евангелие 1144 г. Румянцев ждал знатока древностей в своем архиве, но молодого ученого, которому оставалось лишь подать формальное прошение о приеме в службу, преследовали несчастья. Отправившись в 1814-м во Владимир в поисках рукописей, Калайдович имел неприятные столкновения с местным начальством, и тогда отец его, чтобы спасти сына от наказания, упрятал его в дом умалишенных, а оттуда перевел в подмосковный (Песношский) монастырь, где многострадальный знаток древних рукописей провел целый год. Мечта об архиве была отложена на два года, и лишь в 1817-м Калайдович был принят контр-корректором Комиссии, став позднее ее главным смотрителем и научным руководителем. Калайдович, один из самых ярких и энергичных членов Румянцевского кружка, стал для канцлера ценнейшим помощником и советчиком. Именно он увлек Румянцева множеством самых интересных научных предприятий, именно через него были отысканы и приобретены для коллекции канцлера редкие книги, славянские рукописи, монеты. Консультации Калайдовича по самому широкому кругу исторической критики, его умение открывать и описывать древности были незаменимы - большинство научных вопросов, возникавших перед Румянцевым, разрешались Калайдовичем. В 1821 г. он подготовил и издал «Памятники российской словесности XII в.», куда вошли произведения Кирилла Туровского, «Моление» Даниила Заточника, Послание митрополита Никифора Владимиру Мономаху. В 1824-м вышел лучший труд Калайдовича, зрелый плод его научной деятельности, материалы к которому готовились с 1813 г., - «Иоанн, экзарх Болгарский. Исследование, объясняющее историю словенского языка и литературы IX и X столетий». Книга Калайдовича, посвященная происхождению славянской письменности, явилась бесспорным доказательством роста русской исторической науки. В 1814 г. Румянцеву был рекомендован еще один питомец Московского университета - Павел Михайлович Строев (1796-1876), тогда еще не окончивший курс, но уже известный как автор «Краткой российской истории» и исторических статей; одна из них, опубликованная в 1814 г. в журнале Н.И. Греча «Сын Отечества» под заголовком «О родословии владетельных князей Русских», была замечена Румянцевым. В конце июля 1815 г. Строев получил письмо от Греча, имевшее решительное влияние на всю его, Строева, судьбу. «По личному поручению графа Н.П. Румянцева, прошу вас уведомить меня, - писал Греч, - кончено ли вами сочинение "О родословии Российских князей"... и намерены ли вы издать оное? Его сиятельство, любитель всего касающегося до Российской истории, желает, сколько я примечаю, способствовать изданию сей книги». О ближайших последствиях этого письма свидетельствовала записка самого Строева: «Сделавшись известен... Государственному канцлеру, я был приглашен его сиятельством к занятию должности Главного смотрителя в Комиссии печатания государственных грамот и договоров». В декабре 1815-го Строев писал Малиновскому: «По известной вашему превосходительству склонности моей к ученым и историческим занятиям, имею желание продолжить свою службу в Московском Государственной коллегии иностранных дел архиве и в Комиссии издания древних государственных грамот... Обучался же я языкам - латинскому, немецкому, французскому и частию греческому, истории всеобщей и российской, коей преимущественно посвятил себя, статистике и начальным основаниям математики». Строев участвовал в подготовке второго и третьего томов «Собрания грамот» и в течение нескольких лет сделал ценнейшие рукописные находки. «Исполнять свои обязанности и не просить за то ничего было всегдашним правилом моей жизни, - писал он Румянцеву в 1820 г. - Не какие-либо виды наград или прибытка, но единая страсть к отечественной истории и желание заслужить лестное для всякого ваше покровительство были главными побудительными причинами семилетней службы моей под высоким вашим начальством». В 1823-м Строев был избран в действительные члены Императорского Общества истории и древностей российских. Вдохновляясь идеей, положенной Шлёцером в основание Общества, - «привести в ясность российскую историю», - Строев представил такой план для ее осуществления, который лучше всего свидетельствовал о его истинных чувствах и намерениях. «Как настоящий богатырь науки, - писал о Строеве Е.В. Барсов, - он тотчас же изъявлял готовность объехать всю Россию из конца в конец, обозреть все монастыри и востока и запада, и севера и юга, перерыть все монастырские библиотеки, сделать разыскания в кладовых и амбарах древних церквей и, наконец, описать - или, точнее, привести в известность - все, что до нас уцелело из памятников письменности, относящихся к русской истории и литературе. Впоследствии он достиг этой задачи и блистательно выполнил ее, положив основание знаменитой Археографической комиссии». Археографическая комиссия, преемница Румянцевского кружка, была создана в 1834 г. для издания многих сотен документов, собранных в результате грандиозного археографического обследования России, предложенного и осуществленного Строевым. С появлением в кружке молодых ученых Калайдовича и Строева учреждение Румянцева, изначально «приказное», превратилось в научное. Малиновский, обладая умением находить нужных специалистов, вести финансовые расчеты с типографиями и книготорговцами, заботиться о технической подготовке изданий, был основным управляющим лицом предприятия, но не его научным лицом. Вместе с тем Малиновский активно занимался созданием справочного аппарата изданий, консультировал Румянцева по приобретению рукописей и старопечатных книг, педантично выполнял все его распоряжения. В этом смысле три имени - Малиновский, Строев и Калайдович - характеризовали три этапа деятельности Румянцева. В 1813-1817 гг. главные интересы его сосредоточились на собирании древних актов и летописей. В 1817-1820 гг. внимание канцлера переключилось на разведки в русских монастырских хранилищах. В 20-х годах под впечатлением найденного усиливается интерес к изданию литературных памятников. В последние два-три года жизни новая перемена интересов определялась именем Александра Христофоровича Востокова (1781 - 1864). Выдающийся филолог был уроженцем Эстляндии, изменившим свою немецкую фамилию Ostenneck на «Востоков». С четырех лет его обучали языкам, в пять он свободно читал Библию по-немецки. Образование получил в Петербурге, увлекался живописью, писал стихи, издал поэтический сборник и книгу по стиховедению. С 1801 г. Востоков стал членом Вольного общества любителей словесности, наук и художеств, начал собирать материалы для этимологического словаря и работать в области славянского сравнительного языкознания. В 1815-м Востоков получил место помощника хранителя рукописей Публичной библиотеки и приступил к серьезному изучению древних рукописных памятников. Через пять лет появилось его «Рассуждение о славянском языке, служащее введением к грамматике сего языка, составляемой по древнейшим оного письменным памятникам». Востоков поставил своей целью «сказать нечто о самом строении, или грамматике, сего (церковнославянского) языка в древнейшем его виде и заметить перемены, каким он в течение веков подвергался». В «Рассуждении...» была предложена хронология истории церковнославянского языка, которая давала возможность строгого филологического исследования древних памятников, основанного на надежных данных. На материале Остромирова Евангелия, проанализированного Востоковым, были установлены законы славянской фонетики. «Просто и ясно, без всяких претензий, без всякой погони за эффектом, Востоков излагал свои замечательные открытия и сразу завоевал себе всеобщее внимание и признание». Венский славист Б. Копитар назвал работу Востокова «утренней, едва еще ожиданной, зарей действительной старославянской филологии на восточном небе славянской территории», а С.К. Булич признавал «Рассуждение...» явлением, намного опередившим свое время и составившим целую эпоху в истории языкознания. Канцлер Румянцев, давно следивший за научными поисками Востокова и «державший его в самой большой цене», признавался своему другу и корреспонденту митрополиту Евгению, что «прельстился до крайности» работами филолога. «Давно я уже стараюся, но без успеха, сблизиться коротким знакомством с г. Востоковым; он от того отказывается всегда тем, что, будучи страшный заика, очень страждет с незнакомыми людьми». Румянцев, однако, употребил все усилия, чтобы преодолеть застенчивость Востокова, и послал ему целую библиотеку книг по славяноведению, изданных в Вене; завязалась переписка, а затем состоялось и знакомство, увенчавшееся тем, что знаменитый филолог, войдя в «ученую дружину» канцлера, принял на себя обязательства описать его рукописное собрание, издать Изборник 1073 г., а также изложить научные принципы палеографии, в которых так нуждались все исследователи российских древностей. Деятельность Востокова, одного из основоположников сравнительного славянского языкознания, гордившегося своей принадлежностью к знаменитому ученому сословию, справедливо называли высшей точкой, которой достигла русская наука в Румянцевском кружке. Начало славяноведения связывают с М.В. Ломоносовым, а также с именем чешского просветителя, патриарха славянской филологии, аббата Йозефа Добровского (1753-1829), автора работ «Глаголица» (1807 г.). « Наставление по языку древних славянских диалектов» (1822 г.), «Кирилл и Мефодий. Славянские апостолы» (1823 г.) и др. Румянцев, знавший работы Добровского еше в бытность свою посланником во Франкфурте, сблизился с чешским ученым много позже. «Какая опять это богатырская сила и как велика и необъятна любовь его к науке! - писал Е.В. Барсов. - Ему предлагают казенную службу... обещают всевозможные облегчения, предоставляют право самому избрать помощника, льстят наградами и повышениями, соблазняют блестящей карьерой. Но Востоков, ради носимых им в душе своей интересов науки, не поддался никаким соблазнам и обольщениям и предпочел продолжать "Описание Румянцевских рукописей"». В постоянном общении с рабочей группой кружка находились московские профессора М.Т. Каченовский, И.М. Снегирев и Р.Ф. Тимковский, епископ Калужский Евгений (Болховитинов), гомельский протоиерей И.И Григорович, а также обширный корпус заграничных славистов, речь о которых впереди. Петербургское отделение возглавил знаменитый А.Н. Оленин - директор Императорской Публичной библиотеки и президент Академии художеств, глубокий знаток классических и русских древностей, меценат, историк, археолог, которого Александр I называл «тысячеискусником» и который привлек к работе в библиотеке Крылова, Гнедича, Батюшкова, Дельвига, художников А.И. Ермолаева и его друга Востокова. Знаток библиографии В.Г. Анастасевич, сотрудник Азиатского департамента и библиограф Ф.П. Аделунг, академики Х.А. Лерберг и Ф.И. Круг, этнограф П.И. Кёппен, профессор восточных языков Х.В. Френ и другие петербуржцы стали полноценными участниками общего дела. Неутомимая и плодотворная деятельность близких Румянцеву людей науки сторицей воздала ему за личное одиночество, политические неудачи и черные дни клеветы, под давлением которой он вынужден был отойти от государственных дел. Трудно переоценить вклад его кружка в становление славянской филологии - в ее учебные, начальные годы. Вернув из многовекового забвения памятники славянской древности, «департамент русской истории», покровительствуемый графом Румянцевым, создал первые опыты литературной обработки этих памятников, нашел приемы исторического изучения старославянского языка, дал образцы палеографического описания и критического издания рукописей, предложил первые очерки истории славянской литературы. Всю огромную и разнообразную работу своей «ученой дружины» координировал сам граф Румянцев; из его личной канцелярии, этого «штаба отечественной славистики», ежедневно рассылались десятки писем в разные концы России и за границу - с распоряжениями, просьбами, советами. Канцлер смог организовать все работы по сбору, копированию и переводу документов, деликатно заботился о профессиональном рецензировании ученых трудов своих сотрудников, снабжал их необходимыми книгами, материалами, справками, беря на себя все финансовые расходы, которые год от года становились все значительнее. Канцлеру Н.П. Румянцеву, по масштабу его научных предприятий и по размаху отпускавшихся субсидий, предстояло стать не только единственным в своем роде «кассиром российской словесности», но и ее подлинным организатором.

3 (14) апреля 1754 г. в с. Стряпково Юрьевского уезда Владимирской губернии в семье знаменитого полководца П. А. Румянцева-Задунайского родился сын Николай, будущий дипломат, канцлер, действительный тайный советник; председатель Государственного Совета; меценат, коллекционер; основатель частного музея, созданного «на благое просвещение».

Румянцев получил домашнее образование, затем был записан в лейб-гвардии Конный полк. В 1768 г. он был переведён в лейб-гвардии Семёновский полк и в январе 1769 г. за службу отца был пожалован в прапорщики. В августе 1772 г. Румянцев был пожалован в камер-юнкеры и вместе с братом Сергеем находился при дворе императрицы Екатерины II , посещая в числе избранных «эрмитажные собрания» государыни. В 1774-76 гг. в целях дополнения своего образования он путешествовал по Европе, слушал лекции в Лейденском университете, встречался с французским философом-просветителем Вольтером. В 1776-1781 гг. Румянцев вновь служил при дворе, где сблизился с цесаревичем Павлом Петровичем.

В 1781-1795 гг. Румянцев состоял на дипломатической службе в Германии. В своих донесениях в Петербург он подробно описывал внутриполитические события и ходатайствовал перед императрицей об определении многих из эмигрантов на российскую службу.

По возвращении в Россию в 1795 г. Румянцев был назначен в состав особой Комиссии для обсуждения вопроса об изменении курса медной монеты, а в апреле 1796 г. - возглавил Государственный заёмный банк, одновременно заняв должность сенатора 1-го Департамента Сената. В мае 1796 г. он вошёл в состав Комитета для изыскания средств к скорейшему погашению государственных долгов и к изысканию новых средств для удовлетворения государственных потребностей.

Вступивший на престол император Павел I , благоволивший Румянцеву, в ноябре 1796 г. пожаловал его в гофмейстеры, спустя неделю - в обер-гофмейстеры Высочайшего Двора, а через несколько дней - в действительные тайные советники. В декабре 1797 г. Румянцев стал одним из директоров Вспомогательного для дворянства банка.

При императоре Александре I Николай Петрович был назначен присутствовать в Непременном (с января 1810 г. - Государственном ) совете и в 1-м Департаменте Сената. В 1801-09 гг. он также состоял директором водных коммуникаций. При нём были устроены Обводный и Лиговский каналы в Петербурге, проложен водопровод в Москву из Мытищ. В столице Российской империи он руководил сооружением двух мостов на р. Мойке, «обложением Невы гранитом» и другими важными работами.

С учреждением в России министерств в 1802 г. Румянцев был назначен министром коммерции и занимал этот пост до ликвидации министерства в июне 1811 г. В феврале 1808 г. он стал министром иностранных дел. Одновременно с министерской должностью он также являлся председателем Государственного совета и Комитета министров. В сентябре-октябре 1808 г. Николай Петрович сопровождал Александра I на встрече с французским императором Наполеоном I в Эрфурте, где вёл переговоры с министром внешних сношений Франции Ж. Б. Шампаньи. В 1809 г. в результате умелых переговоров русского дипломата со Швецией был подписан Фридрихсгамский мирный договор , утвердивший за Россией Финляндию. В награду за это Румянцев был произведён в звание государственного канцлера. В июле 1812 г. он заключил союзный договор с Испанией. После завершения войны с Наполеоном Румянцев в 1813 г. обратился к императору с просьбой об отставке, которая была дана ему в августе 1814 г. (с сохранением звания государственного канцлера).

За свою службу Н. П. Румянцев был удостоен многих высших российских орденов; состоял почётным членом Вольного экономического общества, Петербургской Академии Наук , Общества любителей истории и древностей Российских в Москве и других организаций. Румянцев приобрёл известность как собиратель книг и рукописей, этнографических и археологических материалов, живописи, скульптуры, которые положили начало Румянцевскому музею .

Румянцев объединял вокруг себя известных русских историков и археографов своего времени. В 1811 г. при архиве Министерства иностранных дел в Москве он учредил Комиссию печатания государственных грамот и договоров. По его инициативе и на его средства был издан целый ряд русских памятников, представляющих собой большую историко-культурную ценность.

Николай Петрович Румянцев скончался в Петербурге в 1826 г. и был похоронен в своем имении Гомель Могилевской губернии. После его смерти не осталось завещания. Выполняя устную волю брата, Сергей Петрович Румянцев передал его коллекцию государству «на пользу Отечеству и благое просвещение», которая легла в основу московских Румянцевского и Публичного музеев. С этой коллекции берёт своё начало история Российской Государственной библиотеки.