В рамках сообщества или научной школы, существуют правила, которые явно или неявно предписывают, каких путей исследования следует избегать. Это и было названо исследователем научного творчества Имре Лакатосом отрицательной эвристикой . Наоборот, правила, которыми следует пользоваться, получили у него название Позитивная эвристика .

«Отрицательная эвристика по Имре Лакатосу запрещает в процессе проверки исследовательских программ сомневаться в правильности этого «жесткого ядра» при столкновении с аномалиями и контрпримерами. Вместо этого она предлагает изобретать вспомогательные гипотезы, образующие «предохранительный, или защитный, пояс» вокруг ядра исследовательской программы, которые должны адаптироваться, модифицироваться или даже полностью заменяться при столкновении с контрпримерами. Со своей стороны, положительная эвристика включает в себя ряд предположений о видоизменении или развитии опровергаемых вариантов исследовательской программы, о модификации или уточнении «защитного пояса», о новых моделях, которые необходимо разработать для расширения области применения программы».

Баксанский О.Е., Кучер Е.Н., Когнитивные науки: от познания к действию, М., «КомКнига», 2005 г., с. 17.

ПРИМЕР . «Китайцев считают сдержанным и церемонным народом. На самом деле они бурно выражают эмоции и часто смеются. Как ни странно, их чувство юмора близко американскому: смех вызывают те же незамысловатые трюки. Правда, у китайцев существуют зоны, закрытые для юмора, - это родители и правители. По конфуцианским нормам те и другие не подлежат критике. Китайцы охотно смеются над иностранцами, чего никогда не делают японцы».

Биллевич В.В., Школа остроумия или как научиться шутить, М., «Вильямс», 2005 г., с. 271.

ПРИМЕР . «... упорные поиски новых структур - как целостных форм для крупных семантических систем - свойственны любому амбициозному творчеству, а не только научно-фантастической литературе. И, наконец, мы должны указать, какие трансформации материала принципиально непозволительны. Над царством литературы простирается, подобно небу над землей, закон, который никто из авторов не имеет права нарушить: до конца произведения та же схема, которая его открывала. Можно этот закон, по желанию, назвать законом стабилизации онтологии открытия (или начала) или же - принципом инвариантности правил той литературной игры, на которую автор приглашает читателей. Как не существует такой партии в шахматы, которые в ходе игры превратились бы в шашки или даже в игру в пуговицы, так нет и текстов, которые начинались бы как сказка, а кончались бы как реалистическая новелла. Произведения, отличающиеся такими градиентами изменчивости, могут появляться в лучшем случае как пародии с генологическим адресатом, например, как история о сиротке, которая находит сундук с золотыми монетками, но из-за того, что они фальшивые, идет в тюрьму (как об этом уже было рассказано выше), или же повесть о Спящей царевне, разбуженной принцем, который оказывается тайным сутенером и отдает ее в публичный дом. (Такие антисказочки писал, к примеру, Марк Твен.) Но невозможно всерьез заниматься таким творчеством: ведь не может быть криминальной повести, в которой преступника, вместо детектива, выслеживает дракон; не бывает таких эпических повествований, в которых герои сначала едят хлеб с маслом и выходят из дома через дверь, а потом могут пройти сквозь стены, чтобы собрать для пропитания манну небесную. Чем для всех культур является высший закон, запрещающий кровосмешение, тем для всех литературных жанров стало табу «сюжетного инцеста» - то есть такой трансформации хода событий, которая по своим масштабам выходит за рамки исходно установленной онтологии (эмпирической, «спиритуалистической» и т.п.). Интуитивно все авторы знают о том, что так поступать нельзя, но на практике «сюжетные извращения» у них иногда случаются. Чаще всего происходит такая незадача, как изменение схемы правдоподобности событий; например, героя с самого начала избавляют от опасности силы, пока еще эмпирически правдоподобные, но потом все более склоняющиеся к волшебству; постулат эмпиричности формально не нарушается, но фактически авторские шатания его раскачивают. В области веризма коллизии сюжет еще легче начинает «сносить» к позаэмпирическому берегу там, где повествование основывается на событиях, неизвестных по опыту ни автору, ни читателю (именно это типично для научной фантастики). Тогда «инцест» трудно доказать, так как у нас не хватает интуиции как критерия правдоподобности происходящего. Другое дело, когда автор переносит сюжет в среду, которую читатель знает лучше самого автора; например, автор, как человек, не заставший немецкую оккупацию, начинает писать о ней. А читатель, который в прошлом с ней столкнулся, постоянно находит в описании непреднамеренные ошибки или даже искажения реальных событий».

Станислав Лем, Фантастика и футурология в 2 книгах, Книга 1, М., «ACT» 2004 г., с. 148-150.

“Негативная эвристика”

“Негативную эвристику” княжеско-дружинной субкультуры так же, как и языческой культуры восточных славян, составляют: отсутствие осознания "Я" человека как специфической духовной реальности; "рефлективности" как деятельности по самоосмыслению, самоконструированию культуры; высокого авторитета темы "разума", наличие которой в духовной культуре является показателем её развитости.

Формирование княжеско-дружинной субкультуры не привело к развитию индивидуального, духовного начала в человеке. В ней также отсутствовало представление о ценности человеческой личности как духовного, неприродного существа. В Киевской Руси IX – Х веков преобладало натуралистическое отношение к человеку как существу физическому, материальному. По мнению В.О. Ключевского: “…Имущество человека в Правде ценится не дешевле, а даже дороже самого человека, его здоровья, личной безопасности. Произведение труда для закона важнее живого орудия труда – рабочей силы человека. …Безопасность капитала закон ценил дороже и обеспечивал заботливее личной свободы человека. Личность человека рассматривается как простая ценность и идет взамен имущества”. Владимир Мономах о себе говорил: "И с коня много падал, голову себе дважды разбивал, и руки и ноги свои повреждал – в юности своей повреждал, не дорожа жизнью своею, не щадя головы своей”.

В отличие от западноевропейской культуры, в которой рыцарство, углубленный анализ внутреннего мира человека в христианской религиозной и художественной литературе и др. способствовали нарастанию индивидуалистических процессов, в древнерусской культуре в ІХ–Х вв. в целом практически отсутствовал интерес к субъективному миру человека, сама рефлексивная установка, что нашло выражение в отсутствии рыцарства и лирической литературы, и в частности любовной лирики. В русском героическом эпосе очень слабо звучит мотив борьбы за спасение, освобождение отдельного человека. Между тем, одной из главных целей рыцарского движения в Западной Европе была защита слабых и обездоленных, несчастных и потерпевших от властолюбия и корысти сильных. В клятве рыцаря после защиты веры и религии, короля и отечества третьим пунктом стоит: "Щит рыцарей должен быть прибежищем слабого и угнетенного; мужество рыцарей должно поддерживать всегда и во всем правое дело того, кто к ним обратится". Одной из главных задач странствующих рыцарей была защита угнетенных и несчастных, наказания насилия и несправедливости. Былинные же богатыри сражаются с чудовищами (змеем, Идолищем, Соловьем-разбойником), обладающими большой физической силой, татарами и побеждают их, благодаря преимуществу в физической мощи, но в этой борьбе гуманизм богатырей носит абстрактный характер. В их подвигах больше выражены их стремление служению князю и преодоление злой силы, чем спасение конкретных людей.

В древнерусской культуре (как в языческой славянской, так и в княжеско-дружинной) не звучит тема разума, “высокого” авторитета мудрости, в то время, как в наиболее развитых мировых цивилизациях уважение и преклонение перед мудростью уходит в глубокую древность. В древнерусской литературе мудрость, знание, разум выступают не в чистом виде, а в значительной степени с налетом ведовства, магии, волхования. Основатель государства Киевская Русь Олег называется вещим. Традиционно мудрой правительницей считается княгиня Ольга. Однако "мудрость" её заключается в хитрости, коварстве, неверности слову, т.е. в «добродетелях» варварского, языческого порядка, которые уже христиански мыслящие писатели продолжают рассматривать в качестве высоких достоинств.

Как и языческая славянская, княжеско-дружинная представляет собой субкультуру, духовная реальность которой ограничивалась наличным бытием. Если в западноевропейской культуре в Х–XI вв. разворачивается “рефлексивная” деятельность по ее самоосмыслению, преодолению варварства, творению более совершенной, возвышенной духовной реальности, то в древнерусской культуре подобного рода процессы практически не просматриваются.

Таким образом, ментальное пространство древнерусской культуры к концу Х в. представляло собой сложное образование, состоящее из двух субпространственных конфигураций, частично налагающихся конструкций и частично разорванных ценностно-мыслительных систем, земледельческой языческой славянской и княжеско-дружинной субкультур. К сожалению, формирование княжеско-дружинной субкультуры как культуры элитарной не привело к духовному всплеску. Напротив, языческий натурализм получил дальнейшее развитие, стал более чувственно насыщенным и многообразным. В княжеско-боярской элите проявилась не столько созидательно-продуктивная, сколько потребительско-разрушительная способность. Изменения в тематическом пространстве происходили в рамках языческих, натуралистических ценностно-мыслительных ориентаций. Универсалиями, окрашивающими все духовное пространство, являлись темы "добычи", "натуры ","вольности", "рода", "князя" и "физической силы". Поэтому в структуре объяснения духовных процессов в древнерусской культуре IX – Х вв. в объясняющей части (“экспланансе”) следует использовать эти темы в функции законов (в противном случае объяснение будет неполным). Существенную роль в преодолении варварства германских племен в Западной Европе сыграло внешнее воздействие античной культуры. Относительная обособленность территории Киевской Руси, агрессивность и “натуралистический русоцентризм” древнерусской культуры препятствовали расширению культурных связей с Византией и Западной Европой, включению её в единый европейский культуро-творческий процесс.

Необходимо обратить также внимание на то, что исследование становления и развития древнерусской культуры до XI в. не дает оснований для утверждения существования белорусской, украинской и русской культур как специфических ценностно-мыслительных реальностей. Фундаментальным, исходным, определяющим критерием существования некоторой культуры является наличие специфической ценностно-тематической реальности (“духа” культуры). Язык народа, этнос как выражение органического единства народа являются сопутствующими, но все-таки вторичными образованиями, потому что при отсутствии специфической ментальной реальности существование языка как ее отражения и этноса невозможно. Поэтому можно утверждать, что выделение этих культур не представляется возможным. Следовательно, существование их не имело места, впрочем, также, как и языка, и этносов.

Между тем, утверждение существования древнерусской культуры, состоящей из земледельческой языческой славянской и княжеско-дружинной субкультур, не дает оснований для утверждения существования и древнерусской народности. Преимущественно натуралистическое, “племенное" мышление доминировало на протяжении всей истории Киевской Руси, на огромных пространствах которой жило множество народов. Возникновение Киевского государства существенно не изменило их жизнь. Племенные образования стали землями, но в основе своей племенная самоидентификация оставалась прежней. Даже разноплеменной народ Переяславской земли, вероятно, осознавал себя переясловцами или более того, представителями того или иного города или населенного пункта. Тонкий слой князей, бояр, дружинников представлял собой в большой степени замкнутое образование, в значительной степени был оторван от местного населения. Поскольку централизующая, интегрирующая государственная деятельность этого слоя была невелика (фактически сводилась к получению дани), то о возникновении духовного единства говорить не приходится. Нельзя смешивать единство уровня существования, анализ которого был осуществлен, и единства самосознания, сознания "Мы". Сознания "Мы" – росы как совокупность всех народов Киевской Руси, безусловно, не было. Разве что спорадически, во время походов на Византию росы были объедены единым духом. Поэтому в этом смысле и распадаться было нечему. Было стойкое сознание "Мы" – киевляне, черниговцы, новгородцы, полочане, владимирцы, галичане и т.д. При отсутствии письменности следует иметь в виду условность употребления словосочетания "древнерусский язык". Этим словосочетанием обозначается язык не единого народа, а множества племен, сохранивший в языке, образе жизни родство от праславянского единства.

Причем эта общность в IX–Х вв. выходит за границы Киевского государства. В развитом полиэтническом государстве возникает надэтнический уровень единства: в Римской империи – римляне, в Византии – ромеи, в СССР – советский народ. При этом сохраняется этнический уровень сознания (у римских и византийских историков он прослеживается очень четко). В аморфном, варварском государстве Киевской Руси надэтнический уровень не образовался вообще. Поэтому нет необходимости и нецелесообразно использовать в анализе термина “древнерусская народность”, что было бы, в противном случае, очевидной модернизацией.

Таким образом, приход варягов на Русь и социально-экономическая дифференциация древнерусского общества привели к формированию сословия дружинников, а в ментальном плане – княжеско-дружинного субпространства, которая существенно не отличалась своей ценностно-тематической структурой и возникла посредством трансформации ФТС языческой восточнославянской культуры. Образовалось две генетически и тематически связанные ментальные субпространственные конфигурации, имеющие общий ценностно-тематический центр (ФТС).

Древнерусская культура, состоящая из земледельческой языческой славянской и княжеско-дружинной субкультур, накануне принятия христианства оставалась языческой, варварской культурой, духовное пространство которой ограничивалось натуралистическими ценностями. “Экзистенциальный” способ функционирования культур препятствовал возникновению профессиональной культуры, формирующей "рефлексивную” установку и, таким образом, выводящей за пределы наличного бытия в область "чистого духа", конструирования многослойной ценностно-мыслительные реальности и т.д.

При подготовке этой работы были использованы материалы с сайта www.studentu.ru

Похожие работы:

• “Негативная эвристика” в культурологическом анализе

  Доклад >> Культура и искусство

  Она не обладает. "Негативная эвристика" выполняет важную позитивную... периода. Важнейшим обстоятельством в "негативной эвристике" в языческой культуре славян (в... .). Третьей важной особенностью "негативной эвристики" языческой культуры восточных славян...

• Методология научно-исследовательских программ И.Лакатоса

  Реферат >> Философия

  Программа. 8. Эффективность программы. 9. Позитивная и негативная эвристика . 10. Литература. Изучая закономерности развития... дальнейшего исследования («положительная эвристика» ), а каких путей следует избегать («негативная эвристика» ). Рост зрелой...

• 9. Позитивная и негативная эвристика.

  Выше этот вопрос уже затрагивался, здесь сделаем некоторые добавления. В одном из своих определений эвристика понимается как метод, или методологическая дисциплина, предметом которой является решение проблем в условиях неопределенности. Область эвристики включает в себя неточные методологические регулятивы, а ее главная проблема -- разрешение возникающих в науке противоречий. Эвристические (творческие) методы решения задач обычно противопоставляются формальным методам решения, опирающимся на точные математические модели.

  С точки зрения Лакатоса и некоторых других западных методологов, эвристике свойственны догадки, ограничение объема поиска посредством анализа целей, средств и материалов, попытки интеграции мышления и чувственного восприятия, сознания и бессознательного. «Программа складывается из методологических правил: часть из них -- это правила, указывающие, каких путей исследования нужно избегать (отрицательная эвристика), другая часть -- это правила, указывающие, какие пути надо избирать и как по ним идти (положительная эвристика)».

  При этом Лакатос считает, что, во-первых, «положительная эвристика исследовательской программы также может быть сформулирована как «метафизический (т. е. философский. -- В. К.) принцип». Во-вторых, «положительная эвристика является, вообще говоря, более гибкой, чем отрицательная». В-третьих, необходимо «отделить «твердое ядро» от более гибких метафизических принципов, выражающих положительную эвристику». В-четвертых, «положительная эвристика играет первую скрипку в развитии исследовательской программы». В-пятых, «положительная и отрицательная эвристика дают вместе примерно (неявное) определение «концептуального каркаса» (и, значит, языка)» 1 .

  Таким образом, положительная эвристика -- это методологические правила, способствующие позитивному развитию научно-исследовательских программ. Эти правила предписывают, какими путями следовать в ходе дальнейших исследований. Положительная эвристика включает в себя ряд предположений, как видоизменить или развить опровергаемые варианты исследовательской программы, каким образом модернизировать или уточнить «предохранительный пояс», какие новые модели надо разрабатывать для расширения области применения программы.

  Отрицательная эвристика -- это совокупность методологических правил, ограничивающих множество возможных путей исследования, позволяющих избегать окольных или неправильных путей движения к истине. Она предлагает изобретать вспомогательные гипотезы, образующие «предохранительный пояс» вокруг «жесткого ядра» исследовательской программы, которые должны адаптрировать-ся, модифицироваться или даже полностью заменяться при столкновении с контрпримерами.

  Литература.

  1. Лакатос И. Методология научных исследовательских программ // Вопросы философии. 1995. № 4.

  2. Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. М., 1995.

  4. Методология в сфере теории и практики. Новосибирск, 1988.

  5. Микешина Л. А. Методология научного познания в контексте культуры. М., 1992.

  Эффективность программы

  Относительно данного параметра последней Лакатос замечает, что, во-первых, ученый не должен отказаться от исследовательской программы, если она работает неэффективно: такой отказ не является универсальным правилом.

  Во-вторых, он высказывает мысль и том, что «методология исследовательских программ могла бы помочь нам сформулировать законы, которые стали бы на пути у истоков интеллектуальной мути, грозящей затопить нашу культурную среду еще раньше, чем индустриальные отходы и автомобильные газы испортят физическую среду нашего обитания».

  В-третьих, Лакатос считает, что понимание науки, как поля борьбы исследовательских программ, а не отдельных теорий, предполагает новый критерий демаркации между «зрелой наукой», состоящей из исследовательских программ и «незрелой наукой», состоящей из «затасканного образца метода проб и ошибок».

  В-четвертых, «мы можем оценивать исследовательские программы даже после их элиминации по их эвристической силе: сколько новых фактов они дают, насколько велика их способность объяснять опровержения в процессе роста».

  Позитивная и негативная эвристика

  Выше этот вопрос уже затрагивался, здесь сделаем некоторые добавления. В одном из своих определений эвристика понимается как метод, или методологическая дисциплина, предметом которой является решение проблем в условиях неопределенности. Область эвристики включает в себя неточные методологические регулятивы, а ее главная проблема -- разрешение возникающих в науке противоречий. Эвристические (творческие) методы решения задач обычно противопоставляются формальным методам решения, опирающимся на точные математические модели.

  С точки зрения Лакатоса и некоторых других западных методологов, эвристике свойственны догадки, ограничение объема поиска посредством анализа целей, средств и материалов, попытки интеграции мышления и чувственного восприятия, сознания и бессознательного. «Программа складывается из методологических правил: часть из них -- это правила, указывающие, каких путей исследования нужно избегать (отрицательная эвристика), другая часть -- это правила, указывающие, какие пути надо избирать и как по ним идти (положительная эвристика)».

  При этом Лакатос считает, что, во-первых, «положительная эвристика исследовательской программы также может быть сформулирована как «метафизический (т. е. философский. -- В. К.) принцип». Во-вторых, «положительная эвристика является, вообще говоря, более гибкой, чем отрицательная». В-третьих, необходимо «отделить «твердое ядро» от более гибких метафизических принципов, выражающих положительную эвристику». В-четвертых, «положительная эвристика играет первую скрипку в развитии исследовательской программы». В-пятых, «положительная и отрицательная эвристика дают вместе примерно (неявное) определение «концептуального каркаса» (и, значит, языка)».

  Таким образом, положительная эвристика -- это методологические правила, способствующие позитивному развитию научно-исследовательских программ. Эти правила предписывают, какими путями следовать в ходе дальнейших исследований. Положительная эвристика включает в себя ряд предположений, как видоизменить или развить опровергаемые варианты исследовательской программы, каким образом модернизировать или уточнить «предохранительный пояс», какие новые модели надо разрабатывать для расширения области применения программы.

  Отрицательная эвристика -- это совокупность методологических правил, ограничивающих множество возможных путей исследования, позволяющих избегать окольных или неправильных путей движения к истине. Она предлагает изобретать вспомогательные гипотезы, образующие «предохранительный пояс» вокруг «жесткого ядра» исследовательской программы, которые должны адаптироваться, модифицироваться или даже полностью заменяться при столкновении с контрпримерами.

  Выше этот вопрос уже затрагивался, здесь сделаем не­которые добавления. В одном из своих определений эв­ристика понимается как метод, или методологическая дис­циплина, предметом которой является решение проблем в условиях неопределенности. Область эвристики включает в себя неточные методологические регулятивы, а ее глав­ная проблема - разрешение возникающих в науке проти­воречий. Эвристические (творческие) методы решения за­дач обычно противопоставляются формальным методам ре­шения, опирающимся на точные математические модели.

  С точки зрения Лакатоса и некоторых других западных методологов, эвристике свойственны догадки, ограниче­ние объема поиска посредством анализа целей, средств и материалов, попытки интеграции мышления и чувствен­ного восприятия, сознания и бессознательного. «Програм­ма складывается из методологических правил: часть из них - это правила, указывающие, каких путей исследования нужно избегать (отрицательная эвристика), другая часть - это правила, указывающие, какие пути надо избирать и как по ним идти (положительная эвристика)» 2 .

  При этом Лакатос считает, что, во-первых, «положи­тельная эвристика исследовательской программы также может быть сформулирована как «метафизический (т. е. философский. - В. К.) принцип». Во-вторых, «положи­тельная эвристика является, вообще говоря, более гибкой, чем отрицательная». В-третьих, необходимо «отделить «твердое ядро» от более гибких метафизических принци­пов, выражающих положительную эвристику». В-четвер-

  1 Лакатос И. Методология научных исследовательских про­грамм // Вопросы философии. 1995. № 4. С. 138. 2 Там же. С. 148.

  тых, «положительная эвристика играет первую скрипку в развитии исследовательской программы». В-пятых, «по­ложительная и отрицательная эвристика дают вместе при­мерно (неявное) определение «концептуального каркаса» (и, значит, языка)» 1 .

  Таким образом, положительная эвристика - это мето­дологические правила, способствующие позитивному раз­витию научно-исследовательских программ. Эти правила предписывают, какими путями следовать в ходе дальней­ших исследований. Положительная эвристика включает в себя ряд предположений, как видоизменить или развить опровергаемые варианты исследовательской программы, каким образом модернизировать или уточнить «предохра­нительный пояс», какие новые модели надо разрабатывать для расширения области применения программы.

  Отрицательная эвристика - это совокупность методо­логических правил, ограничивающих множество возмож­ных путей исследования, позволяющих избегать окольных или неправильных путей движения к истине. Она предла­гает изобретать вспомогательные гипотезы, образующие «предохранительный пояс» вокруг «жесткого ядра» иссле­довательской программы, которые должны адаптрироваться, модифицироваться или даже полностью заменяться при столкновении с контрпримерами.