120, стр. В издательских обложках. Экземпляр на бумаге верже. Цветная печать. Формат: 15х11 см. Знаменитая, так называемая «одесская контрафакция», отпечатанная при белых в Одессе в 1919 году, о которой Ахматова упоминает в своих «Записных книжках под датой 24.06.1963 года. Чрезвычайная редкость, неизвестная большинству библиофилов!

Библиографические источники:

1. А.А. Ахматова. Записные книжки. Москва-Турин, 1996, стр. 376.

2. Тарасенков А.К., Турчинский Л.М. Русские поэты XX века. 1900-1955. Материалы для библиографии. Москва, 2004, стр. 57.

Ты письмо мое, милый, не комкай.

До конца его, друг, прочти.

Надоело мне быть незнакомкой,

Быть чужой на твоем пути.

Не гляди так, не хмурься гневно.

Я любимая, я твоя.

Не пастушка, не королевна

И уже не монашенка я -

В этом сером, будничном платье,

На стоптанных каблуках...

Но, как прежде, жгуче объятье,

Тот же страх в огромных глазах.

Ты письмо мое, милый, не комкай,

Не плачь о заветной лжи,

Ты его в твоей бедной котомке

На самое дно положи.

Вышедший в 1914 г. второй сборник стихов «Четки», принес Ахматовой всероссийскую славу и переиздавался 10 раз, включая контрафакт, и пользовался успехом в самых разнообразных читательских слоях. Сама Ахматова не без горькой иронии говорила о том, что своеобразная лирика «Вечера» и «Четок» пришлась по душе «влюбленным гимназисткам». Ходасевич в статье «Бесславная слава», ревниво посвященной непонятной популярности Ахматовой, в конце пишет: «Люблю Ахматову, а поклонников ее не люблю!». Однако восторженный прием встретили «Четки» и у требовательных сверстников-поэтов: Цветаевой и Пастернака. Более сдержанными были одобрительные оценки Блока и Брюсова. Если после «Вечера» в представлении большинства современников поэзия Ахматовой ассоциировалась с поэзией «несчастной любви», то стихи, опубликованные после, очевидным образом требовали пересмотра этой, казалось бы, устоявшейся репутации. Мандельштам отметил: «Голос отречения крепнет все более и более в стихах Ахматовой, и в настоящее время ее поэзия близится к тому, чтобы стать одним из символов величия России». В «Четках» присутствует некая религиозность, хотя большинство стихов носит абсолютно светский характер. Эпиграфом к книге стали строчки Баратынского: «Прости ж навек! Но знаю, что двух виновных, не одного, найдутся имена в стихах моих, в преданиях любовных». И действительно, большая часть стихов посвящена отношениям между любовниками. Впрочем, многие стихи проникнуты и другой чувственностью. Особенно это заметно в стихотворении «Вечером», где описывается, как «свежо и остро пахли морем на блюде устрицы во льду». Любовник касается платья - и героиня говорит: «так гладят кошек или птиц». Отзывы на книгу были весьма благоприятными. Понравилась она и Гумилеву. К 1914 году Ахматова уже встретилась с людьми, которым было суждено сыграть важную роль в ее любовно-эмоциональной жизни. Это и неудачный брак с Гумилевым; в феврале 1913 года она познакомилась с Артуром Лурье и искусствоведом Николаем Николаевичем Пуниным. В нее был влюблен поэт и критик Николай Недоброво. Она регулярно участвовала в заседаниях Общества поэтов, организованного Н.В. Недоброво, общение с которым имело решающее влияние на окончательное формирование ее эстетических установок. Он явился адресатом нескольких шедевров любовной лирики Ахматовой и автором статьи о ней, в которой писал, что Анну Андреевну «будут призывать к расширению «узкого круга ее личных тем», но «ее призвание не в растечении вширь, но в рассечении пластов, ибо ее орудия - орудия рудокопа, врезающегося в глубь земли к жилам драгоценных руд». Ахматова всегда живо интересовалась письмами близкого друга Недоброво, Бориса Анрепа, в которых тот очень высоко отзывался о ее стихах. Всех этих мужчин она любила. Вот, что писала Ахматова позднее по поводу второго сборника стихов:

«Четки» вышли из печати 15 марта 1914 года. Корректуру держал Лозинский. Гумилев, когда мы обсуждали тираж, задумчиво сказал: «А может быть, ее придется продавать в каждой мелочной лавке». Тираж 1-го издания 1100 экземпляров. Разошлось меньше чем в год. Главная статья – Н.В.Недоброво. Две ругательные – С. Боброва и Тальникова. Остальные похвальные. Книга вышла 15 марта 1914 года (старого стиля), и жизни ей было отпущено примерно шесть недель. В начале мая петербургский сезон начинал замирать, все понемногу разъезжались. На этот раз расставание с Петербургом оказалось вечным. Мы вернулись не в Петербург, а в Петроград, из 19 века сразу попали в 20-й, все стало иным, начиная с облика города. Казалось, маленькая книга любовной лирики начинающего автора должна была потонуть в мировых событиях. С «Четками» этого не случилось... И потом еще много раз она выплывала и из моря крови, и из полярного оледенения, и побывав на плахе, и украшая собой списки запрещенных изданий (Index librorum prohibitorum), и представляя собою краденое добро (издание Ефрона в Берлине, и одесская контрафакция при белых 1919 года). «Habent sua fata libelli». - Книги имеют свою судьбу (лат.). Дмитрий Евгеньевич Максимов утверждает, что «Четки» сыграли совсем особую роль в истории русской поэзии, что им было суждено стать надгробным камнем на могиле символизма. (См. также Матезеус). Он в какой-то мере повторяет то, что недавно говорили мне и Виктор Максимович Жирмунский и М. Зенкевич, один как исследователь, другой как свидетель. «Четки», как я уже говорила, вышли 15 марта 1914 года, то есть вскоре после того, как окончилась кампания по уничтожению акмеизма. С необычайным воодушевлением и редкостным единодушием все и вся ринулись душить новое течение. От суворинского «Нового времени» до футуристов, салоны символистов (Сологубы, Мережковские), литературные общества (так называемая Физа), бывшая «башня», то есть окружение В. Иванова, и т.д. и т.д. без жалости когтили аполлоновские манифесты. Борьба с занявшими командные высоты символистами была делом безнадежным. Они владели огромным опытом литературной политики и борьбы, мы и понятия обо всем этом не имели. Дошло до того, что пришлось объявить «Гиперборей» не акмеистическим журналом, Одни заглавия антиакмеистических статей могут дать представление об общем тоне полемики («Замерзающий Парнас», «У ног африканского идола», «Без божества, без вдохновенья» и т.п.). Брюсов в влиятельной «Русской мысли» назвал Николая Степановича - «господин Гумилев», что на тогдашнем языке означало некто, находящийся вне литературы. ...Все это я говорю в связи с моими воспоминаниями о «Четках» потому, что в нескольких десятках хвалебных рецензий об этом сборнике ни разу не встречается слово «акмеизм». Это было почти бранное слово. Первое настоящее об акмеизме: «Преодолевшие символизм» Жирмунского - декабрь 1916 года. В дни выхода «Четок» нас пригласила к себе издательница «Северных записок» эсерка Чайкина (я была в том синем платье, в котором меня изобразил Альтман). У нее собралось видимо-невидимо гостей. Около полночи начали прощаться. Одних хозяйка отпускала, других просила остаться. Потом все перешли в столовую, где был накрыт парадный стол, и мы оказались на банкете в честь только что выпущенных из Шлиссельбурга народовольцев. Я сидела с Л.К. против Германа Лопатина. Потом часто с ужасом вспоминала, как Л.К. сказал мне: «Если бы мне дали «Четки», я бы согласился провести столько времени в тюрьме, как наш визави». Кто-то представил мне Степуна. Он тотчас же сказал: «Возьмите ваш бокал, обойдите стол и чокнитесь с Германом Лопатиным. Я хочу присутствовать при этом историческом моменте». Я подошла к старику и сказала: «Вы меня не знаете, но я хочу выпить за вас». Старик ответил какую-то полулюбезность, полудерзость, но это уже неинтересно. XX век начался осенью 1914 года вместе с войной, так же как XIX начался Венским конгрессом. Календарные даты значения не имеют. Несомненно, символизм – явление XIX века. Наш бунт против символизма совершенно правомерен, потому что мы чувствовали себя людьми XX века и не хотели оставаться в предыдущем... Николай Степанович Гумилев моложе Блока только на семь лет, но между ними – бездна. Однако и у него еще был период символизма. Мы же – Мандельштам, Нарбут, Зенкевич и я символизма и не нюхали.

О нет, я не тебя любила,

Палима сладостным огнем,

Так объясни, какая сила

В печальном имени твоем.

Передо мною как колени

Ты стал, как будто ждал венца,

И смертные коснулись тени

Спокойно юного лица.

И ты ушел. Не за победой,

За смертью. Ночи глубоки!

О, ангел мой, не знай, не ведай

Моей теперешней тоски.

Но если белым солнцем рая

В лесу осветится тропа,

Но если птица полевая

Взлетит с колючего снопа,

Я знаю: это ты, убитый,

Мне хочешь рассказать о том,

И снова вижу холм изрытый

Над окровавленным Днестром.

Забуду дни любви и славы,

Забуду молодость мою,

Душа темна, пути лукавы,

Но образ твой, твой подвиг правый

До часа смерти сохраню.

Classics Press publishes nonfiction and literature in modern, accessible editions at reasonable prices.

The Collection - Seven Classics

The is a new edition of seven classic works of political and military science . Each of the included classical works are available individually as well as together in the collection.

All of these classics are already available in English editions, but nearly always a format that is difficult to read and understand. Most of these are in English translations that are very old, or miss out on the fundamental insights. Many include a lot of excess commentary which is mostly unnecessary and unhelpful.

Our editing process reduces the repetition and unnecessary commentary and cruft, and clarify what is essential and insightful in the works using modern English prose. This process is an abridgement:

[C]ondensing or reduction of a book or other creative work into a shorter form while maintaining the unity of the source.

The goal of this project is to produce a collection of works with clear and modern English that showcases the timeless insights which these classics have within them. We also want to provide several different formats for these works, including:

• Ebook
• Paperback
• Audiobook

The Collection - Individual Titles

Volume	Title	Status
Vol. 1	The Art of War by Sun Tzu	published
Vol. 2	The Analects by Confucius	published
Vol. 3	The Arthashastra by Chanakya (Kautilya)	published
Vol. 4	The Meditations by Marcus Aurelius	published
Vol. 5	The Prince by Niccolo Machiavelli	April 2019
Vol. 6	The Book of Five Rings by Miyamoto Musashi	April 2019
Vol. 7	The Hagakure by Yamamoto Tsunetomo	April 2019

This is an international collection, with two books from China, one from India, two from Europe, and two from Japan. The books also span over 2,000 years of history. Some of these books are focused on war and military science (Art of War, Book of Five Rings, Hagakure), others are more self-reflective and develop an ethical philosophy (Analects, Meditations), and others still are focused more on politics and ruling (Arthashastra, The Prince).

Each of these works provides a unique and historical perspective regarding these topics, and they complement each other in tracing deep insight into the nature of leadership, war, and politics.

Affordable Pricing

Classics Press is committed to making classic works more accessible, and that includes reasonable pricing. Individual works are priced at $ 2.99 USD for ebooks and $ 7.99 USD for print books (which includes the same work as a free Kindle ebook). The entire collection Seven Classics on War and Politics is priced at $ 9.99 USD for the ebook and $ 24.99 USD for the paperback book (which includes a free kindle ebook). The price is inclusive of VAT.

Вторая книга стихов Ахматовой имела необыкновенный успех. Ее выход в издательстве «Гиперборей» в 1914 году сделал имя Ахматовой всероссийски известным. Первое издание вышло немалым для того времени тиражом - 1000 экземпляров. В основной части первого издания «Четок» 52 стихотворения, 28 из которых ранее публиковались. До 1923 года книга переиздавалась восемь раз. Многие стихи «Четок» переведены на иностранные языки. Отзывы печати были многочисленными и в основном одобрительными. Сама Ахматова выделяла статью (Русская мысль. - 1915. - № 7) Николая Васильевича Недоброво, критика и поэта, с которым она была хорошо знакома. К Недоброво обращено стихотворение «Целый год ты со мной не разлучен…» в «Белой стае».

Эпиграф - из стихотворения Е. Боратынского «Оправдание».

Как у большинства молодых поэтов, у Анны Ахматовой часто встречаются слова: боль, тоска, смерть. Этот столь естественный и потому прекрасный юношеский пессимизм до сих пор был достоянием «проб пера» и, кажется, в стихах Ахматовой впервые получил свое место в поэзии.

В ней обретает голос ряд немых до сих пор существований, - женщины влюбленные, лукавые, мечтающие и восторженные говорят, наконец, своим подлинным и в то же время художественно-убедительным языком. Та связь с миром, о которой говорилось выше и которая является уделом каждого подлинного поэта, Ахматовой почти достигнута, потому что она знает радость созерцания внешнего и умеет передавать нам эту радость.

Тут я перехожу к самому значительному в поэзии Ахматовой, к ее стилистике: она почти никогда не объясняет, она показывает. Достигается это и выбором образов, очень продуманным и своеобразным, но главное - их подробной разработкой. Эпитеты, определяющие ценность предмета (как-то: красивый, безобразный, счастливый, несчастный и т. д.), встречаются редко. Эта ценность внушается описанием образа и взаимоотношением образов. У Ахматовой для этого много приемов. Укажем некоторые: сопоставление прилагательного, определяющего цвет, с прилагательным, определяющим форму:

…И густо плющ темно-зеленый

Завил высокое окно.

…Там малиновое солнце

Над лохматым сизым дымом…

повторение в двух соседних строках, удваивающее наше внимание к образу:

…Расскажи, как тебя целуют,

Расскажи, как целуешь ты.

…В снежных ветках черных галок,

Черных галок приюти.

претворение прилагательного в существительное:

…Оркестр веселое играет…

Цветовых определений очень много в стихах Ахматовой, и чаще всего для желтого и серого, до сих пор самых редких в поэзии. И, может быть, как подтверждение неслучайности этого ее вкуса, большинство эпитетов подчеркивает именно бедность и неяркость предмета: «протертый коврик, стоптанные каблуки, выцветший флаг» и т. д. Ахматовой, чтобы полюбить мир, нужно видеть его милым и простым.

Ритмика Ахматовой служит могучим подспорьем ее стилистике. Паузы помогают ей выделять самые нужные слова в строке, и во всей книге нет ни одного примера ударения, стоящего на неударяемом слове, или, наоборот, слова, по смыслу ударного, без ударения. Если кто-нибудь возьмет на себя труд с этой точки зрения посмотреть сборник любого современного поэта, то убедится, что обыкновенно дело обстоит иначе. Для ритмики Ахматовой характерна слабость и прерывистость дыхания. Четырехстрочная строфа, а ею написана почти вся книга, слишком длинна для нее. Ее периоды замыкаются чаще всего двумя строками, иногда тремя, иногда даже одной. Причинная связь, которою она старается заменить ритмическое единство строфы, по большей части не достигает своей цели.

Стих стал тверже, содержание каждой строки - плотнее, выбор слов - целомудренно скупым, и, что лучше всего, пропала разбросанность мысли.

Но при всей своей ограниченности поэтический талант у Ахматовой, несомненно, редкий. Ее глубокая искренность и правдивость, изысканность образов, вкрадчивая убедительность ритмов и певучая звучность стиха ставят ее на одно из первых мест в «интимной» поэзии.

Почти избегая словообразования, - в наше время так часто неудачного, - Ахматова умеет говорить так, что давно знакомые слова звучат ново и остро.

Холодком лунного света и нежной, мягкой женственностью веет от стихов Ахматовой. И сама она говорит: «Ты дышишь солнцем, я дышу луною». Действительно, дышит она луною, и лунные мечты рассказывает нам, свои мечты о любви, осеребренные лучами, и мотив их простой, неискусный.

В ее стихах нет солнечности, нет яркости, но они странно влекут к себе, манят какой-то непонятной недоговоренностью и робкой тревогой.

Почти всегда поет Ахматова о нем, о едином, о том, чье имя «Любимый». Для него, для Любимого, бережет она свою улыбку:

У меня есть улыбка одна.

Так. Движенье чуть видное губ.

Для тебя я ее берегу… -

Для любимого ее тоска и даже не тоска, а печаль, «терпкая печаль», порою нежная и тихая.

Боится она измен, потерь и повторности, «ведь столько печалей в

пути», боится,

Что близок, близок срок,

Что всем он станет мерить

Мой белый башмачок.

Любовь и грусть, и мечты, все сплетено у Ахматовой с самыми простыми земными образами, и, быть может, в этом кроется ее обаяние.

«Я… в этом сером, будничном платье на стоптанных каблучках», - говорит она о себе. В будничном платье ее поэзия и все же она прекрасна, ибо Ахматова - поэт.

Земным питьем напоены ее стихи, и жаль только, что простота земного часто сближает их с нарочито-примитивным.

Ощущение счастья у героини вызывают предметы, прорывающиеся в затвор и, может быть. Несущие с собой смерть, но чувство радости от общения с просыпающейся, возрождающейся природой сильнее смерти.

Истинное счастье героиня «Четок» находит в освобождении от груза вещей, тесноты душных комнат, в обретении полной свободы и независимости.

Многие другие стихи из книги «Четки», свидетельствует о том, что поиски Ахматовой носили религиозный характер. Это отметил в своей статье об Ахматовой Н. В. Недоброво: «Религиозный путь так определен в Евангелии от Луки (гл. 17, с. 33): «Иже аще взыщет душу свою спасти, погубит ю: и иже аще погубит ю, живит ю» Недоброво Н. В. Анна Ахматова //Русская мысль. 1915. № 7. С. 65..

Завершая разговор об особенностях «Четок», можно сделать вывод, что уже в этом сборнике намечается кризис индивидуалистического сознания поэта и делается попытка выйти за пределы сознания одной личности, к миру, в котором поэт находит свой круг, однако тоже ограниченный, а частично и иллюзорный, созданный творческим воображением, опирающимся на указанные выше литературные традиции. Самый прием «маскировки» героини под нищенку связан, с одной стороны, со всевозрастающим разрывом между фактами реальной биографии поэта и их отражением в стихах и, с другой стороны, с определенным желанием автора сократить этот разрыв.

Сборник «Четки»

После выхода в свет своей первой книги А. Ахматова не могла найти себе места. Ей казалось неуместным, что опубликовали ее стихи, она даже стыдилась этого. Но, в конце концов, Ахматова смогла преодолеть эти чувства и продолжала писать.

Книга «Четки», вышедшая в 1914 году, была самой популярной и, безусловно, остается самой знаменитой книгой А. Ахматовой. «В 1964 году, выступая в Москве на вечере, посвященном пятидесятилетию выхода «Четок», поэт Арсений Тарковский говорил: «…С «Четками» для А. Ахматовой наступила пора народного признания. До революции ни одна книга нового русского поэта не была переиздана столько раз, как «Четки». Слава распахнула перед ней ворота сразу, в один день, в один час» .

В книге «Четки» некоторые образы и мотивы первой книги повторяются. Окружающий мир по-прежнему кажется А. Ахматовой жестоким, несправедливым и лишенным всякого смысла.

Стихи «Четок» - грациозны и чуть вычурны. Они переливают нежными оттенками и капризными изломами, скользят по поверхности души. Легкие тонические размеры, неожиданная острота финалов, эффектная простота словосочетаний создают тонкую прелесть ахматовской поэзии. Это стихи чарующих мелочей, эстетических радостей и печалей. Мир вещей с его четкими линиями, яркими красками, с его пластическим и динамическим разнообразием покоряет воображение поэта. Внешнее так переплетается с внутренним, что пейзаж нередко становится выражением душевного состояния. Мотивы неразделенной любви, тоски и ожидания еще не закреплены болью и отчаянием. Поэт изображает жесты и позу эмоции, ее пластические атрибуты, и в таком изображении есть доля самолюбования. В «Четках» уже найдена резкая выразительность слова, но еще нет пафоса; есть манера, но нет стиля.

Почему «Четки»? Здесь прослеживается религиозно-философская направленность творчества А. Ахматовой.

Четки - это бусины, нанизанные на нить или тесьму. Являясь непременным атрибутом религиозного культа, четки помогают верующему вести счет молитвам и коленопреклонениям. В монашестве четки называются «духовным мечом» и вручаются монаху при постриге. Четки имеют разную форму: они могут быть и в форме бус, (то есть бусины нанизаны на нить, чьи конец и начало соединены), и могут быть просто «линейкой».

Перед нами два возможных значения символа «четки»:

• 1) линейность, (то есть последовательное развитие событий, чувств, постепенный рост сознания, творческого мастерства);
• 2) символ круга (движение в замкнутом пространстве, цикличность времени).

Значение линейности, возрастания силы чувств, сознания, приближающегося в своем объеме к нравственным универсалиям, находит свое отражение в композиции и общем содержании четырех частей книги «Четки».

Но все-таки мы не можем обойти стороной толкование «четок» как круга, анализируя символику заглавия данной книги, так как должны использовать все возможные варианты значений.

Попытаемся соединить вместе линию и круг. Движение линии по кругу без соединения начала и конца даст нам так называемую спираль. Направление вперед по спирали предполагает на какой-то определенный отрезок возвращение назад (повтор пройденного элемента за некоторый промежуток времени).

Таким образом, возможно, авторское мировоззрение А. Ахматовой развивалось не по прямой линии, а в соединении с кругом, - по спирали. Проследим, так ли это, рассмотрев четыре части книги. Попробуем определить, по каким принципам произошло деление на части, какие мотивы, образы, темы являются ведущими в каждой из частей, меняются ли они на протяжении книги, какой в связи с этим видится авторская позиция.

Анализ внутреннего содержания книги начнем с эпиграфа, взятого из стихотворения Е. Баратынского «Оправдание»:

Прости ж навек! но знай, что двух виновных,

Не одного, найдутся имена

В стихах моих, в преданиях любовных.

Данные строки уже в начале книги заявляют о многом, а именно о том, что в «Четках» речь пойдет уже не об индивидуальных переживаниях лирической героини, не о ее страданиях и молитвах («моя молитва», «я»), а о чувствах, переживаниях, ответственности двух людей («ты и я», «наши имена»), то есть в эпиграфе сразу же заявлена тема любви как одна из доминирующих в данной книге. Словосочетанием «в преданиях любовных» в «Четки» вводятся темы времени и памяти.

Итак, определим, по какому принципу произошло деление книги на части. На наш взгляд, - на основе логического развития, укрупнения образов, мотивов и тем, заявленных уже в первой книге, а также в связи с постепенным переходом от личного к более общему. От чувств смятения, несчастья в любви, неудовлетворенности собой через тему памяти (одну из важнейших для всего творчества А. Ахматовой) к предчувствию надвигающейся катастрофы.

Рассмотрим композицию и содержание первой части. Тематической доминантой данной части будут стихотворения любовного плана (17 стихотворений). Причем они о любви без взаимности, которая заставляет страдать, приводит к разлуке, она - «надгробный камень», давящий на сердце. Такая любовь не вызывает вдохновения, трудно писать:

Не любишь, не хочешь смотреть?

О, как ты красив проклятый!

И я не могу взлететь,

А с детства была крылатой.

(«Смятение», 2, 1913).

Чувства изжили себя, но дорога «память первых нежных дней». Героиня уже не та, что в «Вечере»: не только она причиняла боль и страдания, но и с ней делали то же самое. Не одна она виновна. Н. Недоброво уловил это изменение в сознании героини, усмотрев в поэзии «Четок» «лирическую душу скорее жесткую, чем слишком мягкую, скорее жестокую, чем слезливую, и уж явно господствующую, чем угнетенную» . И это действительно так:

Когда же счастия гроши

Ты проживешь с подругой милой

И для пресыщенной души

Все станет сразу же постыло -

В мою торжественную ночь

Не приходи. Тебя я знаю.

И чем могла б тебе помочь

От счастья я не исцеляю.

(«Я не любви твоей прошу», 1914).

Героиня выносит приговор себе и возлюбленному: нам не быть вместе, потому что мы разные. Роднит лишь только то, что оба могут любить и любят:

Не будем пить из одного стакана

Ни воду мы, ни красное вино,

Ни поцелуемся мы утром рано,

А ввечеру не поглядим в окно.

Ты дышишь солнцем, я дышу луною,

Но живы мы любовию одною.

И это любовное дыхание, история чувства двух людей останутся в памяти благодаря стихам:

В твоих стихах мое дыханье веет.

О, есть костер, которого не смеет

Коснуться ни забвение, ни страх.

(«Не будем пить из одного стакана», 1913).

А ты письма мои береги,

Чтобы нас рассудили потомки.

Чтоб отчетливей и ясней

Ты был виден им, мудрый и смелый.

В биографии славной твоей

Разве можно оставить пробелы?

Слишком сладко земное питье,

Слишком плотны любовные сети.

Пусть когда-нибудь имя мое

Прочитают в учебнике дети.

(«Столько просьб у любимой всегда!», 1912).

Стихотворение «Все мы бражники здесь, блудницы», в первой части «Четок» дает начало развитию темы вины, греховности, суетности жизни:

О, как сердце мое тоскует!

Не смертного ль часа жду?

А та, что сейчас танцует,

Непременно будет в аду.

(«Все мы бражники здесь, блудницы», 1912).

Во второй части «Четок» чувства двух влюбленных сменяет одиночество героини, словно возвращает ее к переживаниям «Вечера» (шаг назад по развивающейся спирали). Лирическая героиня вновь винит себя во всех бедах и недоразумениях. Сколько раз звучит это банальное: «Прости!» из ее уст:

Прости меня, мальчик веселый,

Что я принесла тебе смерть. - …

Как будто копил приметы

Моей нелюбви. Прости!

Зачем ты принял обеты

Страдальческого пути? …

Прости меня, мальчик веселый,

Совенок замученный мой!…

(«Высокие своды костела», 1913).

Таким образом, героиня пытается повторить движение собственной души. Она защищается от наступающих чувств, пытается вести религиозный образ жизни, который сулит ей успокоение и стабильность:

Я научилась просто, мудро жить,

Смотреть на небо и молиться Богу,

И долго перед вечером бродить,

Чтоб утолить ненужную тревогу.

Она даже предполагает, что если герой постучится в ее дверь, то она, вероятно, этого не услышит:

И если в дверь мою ты постучишь,

Мне кажется, я даже не услышу.

(«Я научилась просто, мудро жить», 1912).

Но тут же, в стихотворении «Бессонница», она не может заснуть, вслушиваясь в отдаленные шаги, в надежде, что они могут принадлежать Ему:

Где-то кошки жалобно мяукают,

Звук шагов я издали ловлю…

(«Бессонница», 1912).

Мы видим, что происходят метания в душе героини, там снова беспорядок, хаос, как в «Вечере». Она пытается вернуться к уже пережитому вновь, но общее поступательное движение сознания все же чувствуется.

Во второй части два стихотворения («Голос памяти» и «Здесь все то же, то же, что и прежде») посвящены теме памяти. А. Ахматова вспоминает и Царское Село, где царит тревога, и флорентийские сады, где веет духом смерти и, «пророча близкое ненастье», «низко стелется дымок».

В третьей части книги «Четки» происходит новый виток «спирали».

Шаг назад: героиня вновь не считает себя единственной виновной. В первом стихотворении данной части «Помолись о нищей, о потерянной» она спрашивает, почему Бог наказывал ее день за днем и час за часом? В поисках ответа героиня просматривает свою жизнь. Хотя она не всецело оправдывает себя за вину, но обнаруживает свою собственную виновность недостаточной для объяснения наказания. Причина, которую лирическая героиня, в конце концов, называет, совершенно различного порядка: «Или это ангел мне указывал свет, невидимый для нас?»

Героиня, однако, считает себя несправедливо обвиненной жертвой. Но вместо бунта - более пассивное сопротивление: скорбь, вопрошание. Она подчиняется божественному наказанию, обнаруживая в нем что-то положительное.

И новым шагом в «витке спирали» становится изменение взгляда героини А. Ахматовой на былое. Он становится несколько отстраненным, откуда-то сверху, с той высоты, когда имеется трезвость, объективность оценки. Она противопоставляет себя другим («мы» - «вы»):

Я с тобой не стану пить вино,

Оттого что ты мальчишка озорной.

Знаю я - у вас заведено

С кем попало целоваться под луной.

А у нас - тишь да гладь,

Божья благодать.

А у нас - светлых глаз

Нет приказу подымать.

(«Я с тобой не стану пить вино», 1913).

Героиня оставляет возлюбленного в мирской жизни, желает счастья с новой подругой, удачи, почета, хочет оградить его от переживаний:

Ты не знай, что я от плача

Дням теряю счет.

Она освобождает его от взаимной ответственности и причисляет себя к толпе странников Божьих, молящихся за человеческие грехи:

Много нас таких бездомных,

Сила наша в том,

Что для нас, слепых и темных,

Светел Божий дом.

И для нас, склоненных долу,

Алтари горят,

(«Будешь жить, не зная лиха», 1915).

Любимого А. Ахматова сохраняет в себе лишь как частичку памяти, об оставлении которой она молит у «пророчеств» «из ветхих книг»:

Чтоб в томительной веренице

Не чужим показался ты.

(«Умирая, томлюсь о бессмертьи», 1912).

Главенствующей темой четвертой части «Четок» является тема памяти. Героиня возвращается в покинутое прошлое, посещает любимые сердцу места: Царское Село, где «ива, дерево русалок» встает преградой на ее пути; Петербург, где «ветер душный и суровый с черных труб сметает гарь». Ее ожидает и встреча с любимым. Но эта встреча скорее всего символизирует столкновение, которое всех обременяет:

О, я знаю: его отрада -

Напряженно и страстно знать,

Что ему ничего не надо,

Что мне не в чем ему отказать.

(«Гость», 1914).

Приходит А. Ахматова и в гости к поэту (стихотворение «Я пришла к поэту в гости» с посвящением Александру Блоку), беседа с которым, думает она, запомнится надолго, не забыть ей и глубины его глаз.

Последнее стихотворение четвертой части и книги «Четки» представляет собой трехстишие. Оно весьма значимо, так как является как бы переходным мостиком к книге «Белая стая» (1917). И строки

В каналах приневских дрожат огни.

Трагической осени скудны убранства.

(«Простишь ли мне эти ноябрьские дни», 1913).

словно пророчествуют о надвигающихся изменениях, изменения привычного течения жизни.

Таким образом, рассмотрев четыре части книги «Четки», мы увидели, что переживания, мысли героини не протекают в ограниченном прямом русле, а развиваются по спирали. Происходят колебания, повторы одного и того же движения, метания. И, следовательно, становление образа героини, авторской позиции можно увидеть, лишь рассмотрев книгу в целом, а не по отдельным стихам.

Каково же движение по спирали в данной книге?

На душе героини в какой-то определенный момент - трагедия, внутренний надлом, чувство опустошенности. Чтобы как-то восстановить утерянное душевное равновесие, она устремляет свои мысли в прошлое, хочет воскресить светлые моменты любви, дружбы. И если это не помогает - ищет новое решение; она готова действовать, идти вперед. В данной книге темы любви, творчества тесно переплетены темой памяти как неотъемлемой части бытия поэта.

Взаимосвязь заглавия книги «Четки» и ее содержания наблюдается в том, что, скорее всего, образ «четок» вводит в книгу два временных пласта: прошлое, связанное с преданиями о былых чувствах, событиях, встречах и настоящее, связанное с отстраненным взглядом сверху, с объективной позиции. Соединение линейного и цикличного значений «четок», как уже отмечалось ранее, дает «спираль», по которой происходит развитие внутреннего мира героини, включая попеременно и элементы прошлого и настоящее.

В книге С. И. Кормилова «Поэтическое творчество А. Ахматовой» есть утверждение, что название книги «Четки» «содержат намек на успокоительное механическое движение пальцев» . Если считать верным данное предположение, то в контексте данной книги его можно представить так: все бытовые проблемы, напряженность действительности для Ахматовой - лишь проходящие явления. Перебирая бусины четок, поэт сверху, как бы с внешним безразличием, смотрит на бренное человеческое бытие, внутренне готовясь к встрече с некой наивысшей Силой. Следовательно, мы встречаемся с еще одним значением символа «четки». Четки - напоминание о статичности, конечности внешней стороны жизни.