(много, но очень быстро читается)

http://put.ucoz.ru/index/0-58

Как высший, основополагающий закон жизни, любовь является единственным нравственным законом. Для нравственного мира закон любви является столь же обязательным, безусловным, как для физического мира - закон тяготения. И тот и другой не знают никаких исключений. Мы не можем отпустить камень из руки, чтобы он не упал на землю, точно так же мы не можем отступить от закона любви, чтоб не деградировать в нравственную порочность. Закон любви - не заповедь, а выражение самой сущности Христианства. Это - вечный идеал, к которому люди будут бесконечно стремиться. Иисус Христос не ограничивается прокламацией идеала, который, впрочем, как отмечалось выше, был сформулирован до него, в частности, в Ветхом Завете. Наряду с этим он дает заповеди.

В толстовской интерпретации таких заповедей пять

1) Не гневайся: "Вы слышали, что сказано древним: не убивай... А Я же говорю вам, что всякий гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду";
2) Не оставляй жену: "Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй... А Я говорю вам: кто разводится с женою своею, кроме вины любодеяния, тот подает ей повод прелюбодействовать";
3) Не присягай никогда никому и ни в чем: "Еще слышали вы, что сказано древним: не преступай клятвы... А Я говорю вам: не клянись вовсе";
4) Не противься злому силой: "Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому";
5) Не считай людей других народов своими врагами: "Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших".
… По мнению Толстого, центром христианского пятисловия является четвертая заповедь: "Не противься злому", налагающая запрет на насилие. Древний закон, осуждавший зло и насилие в целом, допускал, что в определенных случаях они могут быть использованы во благо - как справедливое возмездие по формуле: "око за око". Иисус Христос отменяет этот закон. Он считает, что насилие не может быть благом никогда, ни при каких обстоятельствах, к помощи насилия нельзя прибегать даже тогда, когда тебя бьют и обижают ("кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую" - МФ.,5,39). Запрет на насилие является абсолютным. Не только на добро надо отвечать добром. И на зло надо отвечать добром. Понятые именно в таком прямом, буквальном смысле слова Иисуса о не-насилии, непротивлении злу силой являются меткой правильного направления, той высотой, перед которой стоит современный человек на бесконечном пути его нравственного восхождения. Почему именно не-насилие?

Насилие является противоположностью любви. У Толстого есть, по крайней мере, три последовательно сцепленных между собой определения насилия. Во-первых, он отождествляет насилие с убийством или угрозой убийства. Необходимость применения штыков, тюрем, виселиц и других средств физического разрушения возникает тогда, когда стоит задача внешнего принуждения человека к чему-либо. Отсюда - второе определение насилия как внешнего воздействия. Необходимость внешнего воздействия, в свою очередь, появляется тогда, когда между людьми нет внутреннего согласия. Так мы подходим к третьему, самому важному определению насилия: "Насиловать - значит делать то, чего не хочет тот, над которым совершается насилие". В таком понимании насилие совпадает со злом и оно прямо противоположно любви. Любить - значит делать так, как хочет другой, подчинять свою волю воле другого. Насиловать - значить делать так, как я хочу, подчинять чужую волю моей. Центральный статус заповеди не-насилия, не-противления связан с тем, что она очерчивает границу царства зла, тьмы, как бы запечатывает дверь в это царство. В этом смысле заповедь непротивления является негативной формулой закона любви. "Не противься злому - значит не делай насилия, то есть такого поступка, который всегда противоположен любви".

Непротивление - больше чем отказ от закона насилия. Оно имеет также позитивный нравственный смысл. "Признание жизни каждого человека священной есть первое и единственное основание всякой нравственности". Непротивление злу как раз и означает признание изначальной, безусловной святости человеческой жизни. Жизнь человека священна не бренным телом, а священной душой.

Непротивление переносит конфликт не просто в сферу духа, а более узко - в глубь души самого непротивленца. Основное произведение Толстого, в котором излагается его концепция ненасилия, совсем не случайно называется "Царство божие внутри нас". … Душа самозаконодательна. Это значит, что человек властен только над собой. "Все, что не твоя душа, все это не твое дело", - говорит Толстой. Этика непротивления – это, по сути, и есть требование, согласно которому каждый человек обязан думать о спасении собственной души. Называя кого-то преступником и подвергая его насилию, мы отнимаем у него это человеческое право; мы как бы говорим ему: "ты не в состоянии думать о своей душе, это мы позаботимся о ней". Тем самым мы обманываем и его и себя. Можно властвовать над чужим телом, но нельзя властвовать и не нужно властвовать над чужой душой. Отказываясь сопротивляться злу насилием, человек признает эту истину; он отказывается судить другого, ибо не считает себя лучше его. Не других людей надо исправлять, а самого себя. Непротивление переводит человеческую активность в план внутреннего нравственного самосовершенствования.

Человек играет свою собственную роль только тогда, когда он борется со злом в самом себе. Ставя перед собой задачу бороться со злом в других, он вступает в такую область, которая ему не подконтрольна. … Люди через сложную систему внешних обязательств оказываются соучастниками преступлений, которые бы ни один из них не совершил, если бы эти преступления зависели только от его индивидуальной воли. "Ни один генерал или солдат без дисциплины, присяги и войны не убьет не только сотни турок или немцев и не разорит их деревень, но не решится ранить ни одного человека. Все это делается только благодаря той сложной машине государственной и общественной, задача которой состоит в том, чтобы разбивать ответственность совершаемых злодейств так, чтобы никто не чувствовал противоестественности этих поступков". Всякое убийство, каким бы запутанным и прикрытым ни был его причинный ряд, имеет последнее звено – кто-то должен выстрелить, нажать кнопку и так далее. Для смертной казни нужны не только соответствующие законы, судьи и так далее, но нужен еще и палач. Самый надежный, гарантированный путь устранения насилия из практики межчеловеческих отношений состоит, по мнению Толстого, в том, чтобы начать с этого последнего звена. Если не будет палача, то не будет и смертной казни. Пусть будут конституции, судьи, приговоры и все прочее, но если никто не захочет стать палачом, то некому будет исполнить смертный приговор, каким бы законным он ни был. Рассуждение это является неопровержимым. Толстой, конечно, знал, что охотники на роль палача всегда находятся. Он описал случаи, когда шла конкуренция за это по своему выгодное место. Но он сверх того знал еще другое: никто не может человеку запретить стать палачом, кроме него самого. Идея непротивления гарантирована только тогда, когда человек рассматривает его как предметное воплощение своего нравственного, человеческого достоинства, когда он говорит себе: "Я не стану палачом. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Я скорее умру сам, чем убью другого".

Отождествление нравственной суверенности личности с непротивлением воспринимается обыденным сознанием как такая позиция, которая противоречит человеческому стремлению к счастью. Толстой подробно рассматривает расхожие аргументы против непротивления. Три из них являются наиболее распространенными.

Первый аргумент состоит в том, что учение Христа является прекрасным, но его трудно исполнять. Возражая на него, Толстой спрашивает: а разве захватывать собственность и защищать ее легко? А пахать землю или растить детей не сопряжено с трудностями? На самом деле речь идет не о трудности исполнения, а о ложной вере, согласно которой выправление человеческой жизни зависит не от самих людей, их разума и совести, а от Христа на облаках с трубным гласом или исторического закона. "Человеческой природе свойственно делать то, что лучше". Нет объективного предопределения человеческого бытия, а есть люди, которые принимают решения. Поэтому утверждать об учении, которое относится к человеческому выбору, касается решимости духа, а не физических возможностей, утверждать про такое учение, что оно хорошо для людей, но невыполнимо - значит противоречить самому себе.

Второй аргумент состоит в том, что "нельзя одному человеку идти против всего мира". Что, если, например, я один буду таким кротким, как требует учение, буду подставлять щеку, отказываться присягать и так далее, а все остальные будут продолжать жить по прежним законам, то я буду осмеян, избит, расстрелян, напрасно погублю свою жизнь. Учение Христа есть путь спасения, путь блаженной жизни для того, кто следует ему. Поэтому тот, кто говорит, что он рад бы последовать этому учению, да ему жалко погубить свою жизнь, по меньшей мере не понимает, о чем идет речь. Это - подобно тому, как если бы тонущий человек, которому бросили веревку для спасения, стал бы возражать, что он охотно воспользовался веревкой да боится, что другие не сделают того же самого.

Третий аргумент является продолжением предыдущих двух и ставит под сомнение осуществление учения Христа из-за того, что это сопряжено с большими страданиями. Вообще жизнь человеческая не может быть без страданий. Весь вопрос в том, когда этих страданий больше, тогда ли, когда человек живет во имя бога или тогда, когда он живет во имя мира. Ответ Толстого однозначен: тогда, когда он живет во имя мира. Рассмотренная с точки зрения бедности и богатства, болезни и здоровья, неизбежности смерти, жизнь христианина не лучше жизни язычника, но она по сравнению с последней имеет то преимущество, что не поглощается полностью пустым занятием мнимого обеспечения жизни, погоней за миражами власти, богатства, здоровья. В жизни сторонников учения Христа меньше страданий уже хотя бы по той причине, что они свободны от страданий, связанных с завистью, с разочарованиями от неудач в борьбе, соперничеством, они не будут возбуждать в людях ненависть. Опыт, говорит Толстой, также подтверждает, что люди главным образом страдают не из-за их христианского всепрощения, а из-за их мирского эгоизма. "В своей исключительно в мирском смысле счастливой жизни, - пишет он, - я наберу страданий, понесенных мною во имя учения мира столько, что их достало бы на хорошего мученичества во имя Христа". Учение Христа не только более нравственно, но оно и более благоразумно. Оно предостерегает людей от того, чтобы они не делали глупостей.

Таким образом, обыденные аргументы против этики непротивления являются не более чем предрассудками. С их помощью люди стремятся обмануть самих себя, найти прикрытие и оправдание своему безнравственному и гибельному образу жизни, уйти от личной ответственности за то, как они живут.

Идея непротивления злу силой уходит корнями в древность, ее проповедовали адепты западных еретических и сектантских учений: вальденсы, анабаптисты и др. Среди русских сектантов-пацифистов XIX века можно назвать духоборов и пашковцев.

Огромную роль в становлении концепции непротивления злу силой сыграло учение Льва Толстого. Это учение было своего рода итогом развития этико-социального направления в пацифизме.

С самого начала круг оппонентов Толстого был чрезвычайно широк. Критику непротивления мы находим в трудах таких ведущих представителей русской религиозно-философской и богословской мысли конца XIX – начала XX века как В.С. Соловьев, Н.Ф. Федоров, И.А. Ильин, Н.А. Бердяев, В.В. Розанов, митрополит Антоний (Храповицкий), профессор А.Д. Гусев и многих других учёных, богословов и философов. В их фундаментально-полемических трудах раскрывается полная несостоятельность концепции Толстого о непротивлении, логическое и практическое бессилие толстовского морализма. Оппоненты Толстого указывали на тот факт, что концепция непротивления учитывает лишь земной аспект, а метафизический упускает. Из основных возражений против концепции Толстого можно выделить следующий: неверное понимание самой природы зла и неоправданное игнорирование онтологической реальности.

Митр. Антоний (Храповицкий) указывает, что разница между учением христианским и учением Толстого в том, что христианство смотрит на насилие в борьбе со злом как на поступок менее греховный, чем равнодушное примирение с беззаконием, а Толстой считает первое безусловным грехом, а второе вовсе не грехом. Учение Толстого не избавляет человека от сухой замкнутости и себялюбия.

Важно помнить, что именно толстовская идея непротивления усилила развитие материалистического понимания самого человека

По словам митр. Антония (Храповицкого): воззрения Толстого ни в чем существенном не расходятся с материализмом, остаются таким же скрытым атеизмом. Н. Бердяев указывает, что толстовский атеистический гуманизм диалектически переродился в антигуманизм. Профессор А.Д. Беляев акцентирует внимание на том, что Л. Толстой в своем «богословствовании» вдается в крайний рационализм, результатами которого являются легкомыслие и невежество относительно христианской веры. Для проф. А.Д. Беляева Л. Толстой – представитель крайнего пантеистического пессимизма, идеи которого граф заимствовал из сочинений Шопенгауера. Морализм Л. Толстого - односторонний и антицерковный.

Русский религиозный философ Н. Бердяев указывает, что учению Толстого было присуще "удушье добром", которое могло внушить читателю отвращение к добру.

В критике Л. Толстого значимы слова В.В. Розанова: «ни нового, ни значительного в учении Толстого о несопротивлении злу нет (В.В. Розанов указывает на полную неоригинальность учения Толстого). Толкование слов Спасителя Л. Толстым есть ничто иное, как клевета, он поработил все Евангелие одной строке в нем».

Главным критиком концепции непротивления в русской религиозной философии был И.А. Ильин, который написал в противовес книгу «О сопротивлении злу силою». Главные моменты из его книги следующие: доктрина о непротивлении строится на отрицании духа и духовности; проповедуется любовь как сострадание и жалость. Такая бездуховная любовь не имеет ничего общего с истинной любовью, ключевая цель которой – благо любимого человека, а не простое уменьшение страданий. Полное отсутствие всякого сопротивления злу фактически означает принятие зла.

Из вышеуказанного мы видим, что концепция непротивления злу силой вызвала всеобщую критику и непринятие среди русских религиозных философов и богословов.

В чем же её - концепции непротивления злу силою - несостоятельность?

Центральным местом Священного Писания Нового Завета, на которое ссылаются непротивленцы, являются слова Господа нашего Иисуса Христа: "Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую" (Мф. 5:38‑39). Это главный Библейски аргумент учения толстовцев. Однако они, по словам митр. Антония (Храповицкого), хотя и ссылаются на слова Божии, но сами в них не верят.

Но здесь нет и намека на отстаиваемую пацифистами мысль о каком-то пассивном отношении ко всякому злу, вплоть до абсолютного игнорирования самозащиты. Последняя может и должна быть, потому что, сопровождаема кротостью и любовью к врагу, она будет способствовать его вразумлению и исправлению.

Любое зло, которое переходит границы справедливости, должно быть пресекаемо. Вопреки мнению непротивленцев, принцип «непротивления злу и злому» не является руководящим началом во взаимоотношениях людей.

Для торжества справедливости в жизни людей всякий имеет право защищать себя, свое имущество, друзей, защищать слабых от притеснения сильных, защищать ближних своих, хотя бы для этого пришлось положить душу свою (Ин. 15:13).

Во имя правды и добра христианин может нарушить мир, нисколько не боясь стать в противоречие с духом Христова учения

Сторонники «чистого» непротивления, вместе со всем остальным человечеством, пользуются плодами всей предшествующей борьбы со злом. Именно благодаря тому, что находились люди, добровольно принимавшие на себя бремя активной борьбы со злом, всем остальным людям открылась возможность мирно трудится, духовно творить и нравственно совершенствоваться.

Учение о непротивлении злу относится к области морали. Мораль не только со стороны основных своих начал, но и существенных подробностей всецело зависит от метафизического учения об абсолютном, о его отношении к миру и человеку, о природе и конечном назначении последнего.

Заповедь о непротивлении не может выражать сущность евангельского учения и давать ключ к пониманию всего содержания Евангелия. Нельзя почитать заповедь о непротивлении такой, которая выражает сущность христианского учения об отношении людей друг к другу.

Толстой говорит, что без правила о непротивлении любовь, будто бы, неизбежно должна выражаться в противных ей формах и видах. Злоупотребление самой любовью - вполне возможно, это не подлежит сомнению. Но отсюда вовсе не следует ни то, что возможность такого злоупотребления устраняется лишь заповедью о непротивлении, ни то, что «прикладная» заповедь должна иметь усвояемое ей Л. Толстым значение.

Возможность злоупотребления любовью к людям всего более открывается тогда, когда забывается любовь к живому Богу

И когда Евангельская заповедь о любви ко всем людям отодвигается на задний план, а в качестве главного и даже единственного руководящего начала поставляется правило о непротивлении.

Концепция непротивления Л. Толстого требует «идеального» по своему совершенству нравственного исхода и не приемлет никакого иного, но Л. Толстой не понимает основной жизненной трагедии: нет идеального исхода. Ожесточенная, противодуховная, противолюбовная воля в душе другого человека делает «идеальный» исход не только трудным, но и невозможным.

Ярким примером противления злу в наше время может послужить патриарх Сербский Павел, который призывал всех делать столько, сколько есть сил в противлении злу, с какой бы стороны оно ни исходило. Патриарх сербский Павел (Стойчевич) подчеркивал то, что человек должен противостоять злу, но никогда не должен делать это как нелюдь. Его слова «Будем людьми!» как никогда актуальны в наше время.

Протоиерей Андрей Ткачев указывает на то, что Церковь не призывает к насилию, но нужно помнить, что безнаказанность рождает вовсе не смирение и раскаяние, как утверждает концепция непротивления. Толстовство пленяло умы ложной духовностью. Проповедовало торжество гуманизма и всеобщей радости. Но если этому учению следовать, то результат один: невиданный хаос, равнодушие и торжество зла.

Христос заповедовал людям прощать обиды и притеснения, нанесенные лично потерпевшему, но Он никогда не оправдывал эгоистически и хладнокровно взирающих на притеснения или убийства ближнего. Поэтому во все времена христианской истории находились святые подвижники, поднимавшие меч против угнетателей и завоевателей, без сомнений жертвовавшие своей жизнью, исполняя высшую меру любви к людям.

№2, 2014г. Стр. 27-29

Странная философия ненасилия Перцев Александр Владимирович

Лекция 5. Л.Н. Толстой: непротивление злу насилием