Сказка евгения носова белый гусь. Евгений Носов Кукла (сборник)

Е. Н осов "Белый гусь"

Если бы птицам присваивали воинские чины, то этому гусю следовало бы дать адмирала. В. О. Все у него было адмиральское: и выправка, и походка, и тон, каким он разговаривал с прочими деревенскими гусями.

Ходил он важно, обдумывая каждый шаг. Прежде чем переставить лапу, гусь поднимал ее к белоснежному кителю, собирал перепонки, подобно тому, как складывают веер, и, подержав этак некоторое время, неторопливо опускал лапу в грязь. Так он ухитрялся проходить по растележенной дороге, не замарав ни единого перышка

Этот гусь никогда не бежал, даже если за ним припустит о самой хлюпкой,. собака. Он всегда высоко и неподвижно держал длинную шею, будто нес на голове стакан воды.

Собственно, головы у него, казалось, и не было. Вместо нее прямо к шее был прикреплен огромный, цвета апельсиновой корки, клюв с какой-то не то шишкой, не то рогом на переносье. Больше всего эта шишка походила на кокарду.

Когда гусь на отмели поднимался в полный рост и размахивал упругими полутораметровыми крыльями, на воде пробегала серая рябь и шуршали прибрежные камыши. Если же он при этом издавал свой крик , в лугах у доярок тонко звенели подойники.

Одним словом, Белый гусь был самой важной птицей на всей кулиге . В силу своего высокого положения в лугах он жил беспечно и вольготно. На него засматривались лучшие гусыни деревни. Ему безраздельно принадлежали отмели, которым не было равных по обилию тины, ряски, ракушек и головастиков. Самые чистые, прокаленные солнцем песчаные пляжи – его, самые сочные участки луга – тоже его.

Но самое главное – то, что плес, на котором я устроил приваду, Белый гусь считал тоже своим. Из-за этого плеса у нас с ним давняя тяжба. Он меня просто не признавал. То он кильватерным строем ведет всю свою гусиную армаду прямо на удочки, да еще задержится и долбанет подвернувшийся поплавок. То затеет всей компанией купание как раз у противоположного берега. А купание-то это с гоготом, с хлопаньем крыльев, с догонялками и прятками под водой. А нет – устраивает драку с соседней стаей, после которой долго по реке плывут вырванные перья и стоит такой гам, такое бахвальство, что о поклевках и думать нечего.

Много раз он поедал из банки червей, утаскивал куканы с рыбой. Делал это не воровски, а все с той же степенной неторопливостью и сознанием своей власти на реке. Очевидно, Белый гусь считал, что все в этом мире существует только для него одного, и, наверное, очень бы удивился, если бы узнал, что сам-то он принадлежит деревенскому мальчишке Степке, который, если захочет, оттяпает на плахе Белому гусю голову, и Степкина мать сварит из него щи со свежей капустой.

Этой весной, как только пообдуло проселки, я собрал свой велосипед, приторочил к раме пару удочек и покатил открывать сезон. По дороге заехал в деревню, наказал Степке, чтобы добыл червей и принес ко мне на приваду.

Белый гусь уже был там. Позабыв о вражде, залюбовался я птицей. Стоял он, залитый солнцем, на краю луга, над самой рекой. Тугие перья одно к другому так ладно пригнаны, что казалось, будто гусь высечен из глыбы рафинада. Солнечные лучи просвечивают перья, зарываясь в их глубине, точно так же, как они отсвечивают в куске сахара.

3аметив меня, гусь пригнул шею к траве В. О . и с угрожающим шипением двинулся навстречу. Я едва успел отгородиться велосипедом. (СЛАЙД) А он ударил крыльями по спицам, отскочил и снова ударил:

– Кыш, проклятый!

Это кричал Степка. Он бежал с банкой червей по тропинке.

– Кыш, кыш!

Степка схватил гуся за шею и поволок. Гусь упирался, хлестко стегал мальчишку крыльями, сшиб с него кепку.

– Вот собака! – сказал Степка, оттащив гуся подальше. – Никому прохода не дает. Ближе ста шагов не подпускает . В. О. У него сейчас гусята, вот он и лютует.

Теперь только я разглядел, что одуванчики, среди которых стоял Белый гусь, ожили, и сбились в кучу, и испуганно вытягивают желтые головки из травы.

– А мать-то их где? – спросил я Степку.

– Сироты они...

– Это как же?

– Гусыню машина переехала.

Степка разыскал в траве картуз и помчался по тропинке к мосту. Ему надо было собираться в школу.

Пока я устраивался на приваде, Белый гусь уже успел несколько раз подраться с соседями. Потом откуда-то прибежал пестро-рыжий бычок с обрывком веревки на шее. Гусь набросился на него.

Теленок, взбрыкивая задом, пускался наутек. Гусь бежал следом, наступал лапами на обрывок веревки и кувыркался через голову. Некоторое время гусь лежал на спине, беспомощно перебирая лапами. Но потом, опомнившись и еще пуще разозлившись, долго гнался за теленком, выщипывая из ляжек клочья рыжей шерсти. Иногда бычок пробовал занять оборону. Он, широко расставляя передние копытца и пуча на гуся фиолетовые глаза, неумело и не очень уверенно мотал перед гусем лопоухой мордой. Но как только гусь поднимал вверх свои полутораметровые крылья, бычок не выдерживал и пускался наутек. Под конец теленок забился в непролазный лозняк и тоскливо замычал.

– То-то! – загоготал на весь выпас Белый гусь, победно подергивая куцым хвостом.

СЛАЙД Короче говоря, на лугу не прекращались гомон, устрашающее шипение и хлопанье крыльев, и Степкины гусята пугливо жались друг к другу и жалобно пищали, то и дело теряя из виду своего буйного папашу.

– Совсем замотал гусят, дурная твоя башка! – пробовал стыдить я Белого гуся.

– Эге! Эге! – неслось в ответ, и в реке подпрыгивали мальки. – Эге! (Мол, как бы не так!)

– У нас тебя за такие штучки враз бы в милицию.

– Га-га-га-га! – издевался надо мной гусь.

– Легкомысленная ты птица! А еще папаша! Нечего сказать, воспитываешь поколение….

СЛАЙД Переругиваясь с гусем и поправляя размытую половодьем приваду, я и не заметил, как из-за леса наползла туча. Она росла, поднималась серо-синей тяжелой стеной, без просветов, без трещинки и медленно и неотвратимо пожирала синеву неба. Вот туча краем накатилась на солнце. Ее кромка на мгновение сверкнула расплавленным свинцом. Но солнце не могло растопить всю тучу и бесследно исчезло в ее свинцовой утробе. Луг потемнел, будто в сумерки. Налетел вихрь, подхватил гусиные перья и, закружив, унес вверх.

Гуси перестали щипать траву, подняли головы. Первые капли дождя полоснули по лопухам кувшинок. Сразу все вокруг зашумело, трава заходила сизыми волнами, лозняк вывернуло наизнанку.

Я едва успел набросить на себя плащ, как туча прорвалась и обрушилась холодным косым ливнем. Гуси, растопырив крылья, полегли в траву. Под ними спрятались выводки. По всему лугу были видны тревожно поднятые головы.

Вдруг по козырьку кепки что-то жестко стукнуло, тонким звоном отозвались велосипедные спицы, и к моим ногам скатилась белая горошина.

Я выглянул из-под плаща. По лугу волочились седые космы града. Исчезла деревня, пропал из виду недалекий лесок. Серое небо глухо шуршало, серая вода в реке шипела и пенилась. С треском лопались просеченные лопухи кувшинок.

Гуси замерли в траве , тревожно перекликаясь. Белый гусь сидел, высоко вытянув шею. Град бил его по голове, гусь вздрагивал и прикрывал глаза. Когда особенно крупная градина попадала в темя, он сгибал шею и тряс головой. Потом снова выпрямлялся и все поглядывал на тучу, осторожно склоняя голову набок. Под его широко раскинутыми крыльями тихо копошилась дюжина гусят.

Туча свирепствовала с нарастающей силой. Казалось, она, как мешок, распоролась вся, от края и до края. На тропинке в неудержимой пляске подпрыгивали, отскакивали, сталкивались белые ледяные горошины.

Гуси не выдержали и побежали. Они бежали , полузачеркнутые серыми полосами, хлеставшими их наотмашь, гулко барабанил град по пригнутым спинам. То здесь, то там в траве, перемешанной с градом, мелькали взъерошенные головки гусят, слышался их жалобный призывный писк. Порой писк внезапно обрывался, и желтый одуванчик, иссеченный градом, поникал в траву.

А гуси все бежали , пригибаясь к земле, тяжелыми глыбами падали с обрыва в воду и забивались под кусты лозняка и береговые обрезы. Вслед за ними мелкой галькой в реку сыпались малыши – те немногие, которые еще успели добежать. Я с головой закутался в плащ. К моим ногам скатывались уже не круглые горошины, а куски наспех обкатанного льда величиной в четвертинку паленого сахара. Плащ плохо спасал, и куски льда больно секли меня по спине.

По тропинке с дробным топотом промчался теленок, стегнув по сапогам обрывком мокрой веревки. В десяти шагах он уже скрылся из виду за серой завесой града.

Где-то кричал и бился запутавшийся в лозняке гусь, и все натужнее звякали спицы моего велосипеда.

СЛАЙД Туча промчалась так же внезапно, как и набежала. Град в последний раз прострочил мою спину, поплясал по прибрежной отмели, и вот уже открылась на той стороне деревня, и в мокрое заречье, в ивняки и покосы, запустило лучи проглянувшее солнце.

Я сдернул плащ.

Под солнечными лучами белый, запорошенный луг на глазах темнел, оттаивал. Тропинка покрылась лужицами. В поваленной мокрой траве, будто в сетях, запутались иссеченные гусята. Они погибли почти все , так и не добежав до воды.

Луг, согретый солнцем, снова зазеленел. И только на его середине никак не растаивала белая кочка. В. О . Я подошел ближе. Это был Белый гусь.

Он лежал , раскинув могучие крылья и вытянув по траве шею. Серый немигающий глаз глядел вслед улетавшей туче. По клюву из маленькой ноздри сбегала струйка крови.

Все двенадцать пушистых «одуванчиков», целые и невредимые, толкаясь и давя друг друга, высыпали наружу. Весело попискивая, они рассыпались по траве, подбирая уцелевшие градины. Один гусенок, с темной ленточкой на спине, неуклюже переставляя широкие кривые лапки, пытался взобраться на крыло гусака. Но всякий раз, не удержавшись, кубарем летел в траву.

Малыш сердился, нетерпеливо перебирал лапками и, выпутавшись из травинок, упрямо лез на крыло. Наконец гусенок вскарабкался на спину своего отца и замер. Он никогда не забирался так высоко.

Перед ним открылся удивительный мир , полный сверкающих трав и солнца.

Если бы птицам присваивали воинские чины, то этому гусю следовало бы дать адмирала. Все у него было адмиральское: и выправка, и походка, и тон, каким он разговаривал с прочими деревенскими гусями.
Ходил он важно, обдумывая каждый шаг.
Когда гусь на отмели поднимался в полный рост и размахивал упругими полутораметровыми крыльями, на воде пробегала серая рябь и шуршали прибрежные камыши.
Этой весной, как только пообдуло проселки, я собрал свой велосипед и покатил открывать рыбачий сезон. Когда я проезжал вдоль деревни, Белый гусь, заметив меня, пригнул шею и с угрожающим шипеньем двинулся навстречу. Я едва успел отгородиться велосипедом.
- Вот собака! - сказал прибежавший деревенский мальчик. - Другие гуси как гуси, а этот... Никому прохода не дает. У него сейчас гусята, вот он и лютует.
- А мать-то их где? - спросил я.
- Гусыню машина переехала. Гусь продолжал шипеть.
- Легкомысленная ты птица! А еще папаша! Нечего сказать, воспитываешь поколение...
Переругиваясь с гусем, я и не заметил, как из-за леса наползла туча. Она росла, поднималась серо-сизой тяжелой стеной, без просветов, без трещинки, и медленно и неотвратимо пожирала синеву неба.
Гуси перестали щипать траву, подняли головы.
Я едва успел набросить на себя плащ, как туча прорвалась и обрушилась холодным косым ливнем. Гуси, растопырив крылья, полегли в траву. Под ними спрятались выводки.
Вдруг по козырьку кепки что-то жестко стукнуло, и к моим ногам скатилась белая горошина.
Я выглянул из-под плаща. По лугу волочились седые космы града.
Белый гусь сидел, высоко вытянув шею. Град бил его по голове, гусь вздрагивал и прикрывал глаза. Когда особенно крупная градина попадала в темя, он сгибал шею и тряс головой.
Туча свирепствовала с нарастающей силой. Казалось, она, как мешок, распоролась вся, от края и до края. На тропинке в неудержимой пляске подпрыгивали, отскакивали, сталкивались белые ледяные горошины.
Гуси не выдержали и побежали. То здесь, то там в траве, перемешанной с градом, мелькали взъерошенные головки гусят, слышался их жалобный призывный писк. Порой писк внезапно обрывался, и желтый «одуванчик», иссеченный градом, поникал в траву.
А гуси все бежали, пригибаясь к земле, тяжелыми глыбами падали с обрыва в воду и забивались под кусты лозняка. Вслед за ними мелкой галькой в реку сыпались малыши - те немногие, которые успели добежать.
К моим ногам скатывались уже не круглые горошины, а куски наспех обкатанного льда, которые больно секли меня по спине.
Туча промчалась так же внезапно, как и набежала. Луг, согретый солнцем, снова зазеленел. В поваленной мокрой траве, будто в сетях, запутались иссеченные гусята. Они погибли почти все, так и не добежав до воды.
На середине луга никак не растаивала белая кочка. Я подошел ближе. То был Белый гусь. Он лежал, раскинув могучие крылья и вытянув по траве шею. По клюву из маленькой ноздри сбегала струйка крови.
Все двенадцать пушистых «одуванчиков», целые и невредимые, толкаясь и давя друг друга, высыпали наружу. (449 слов) (По Е. И. Носову)

Перескажите текст подробно.
Придумайте свое название к данному рассказу и обоснуйте его.
Перескажите текст сжато.
Ответьте на вопрос: «Какие мысли и чувства вызывает у вас этот рассказ?»

На опушке пестро рассыпалось стадо, коровы шумно обрывают сочную траву, морды у них по самые глаза забрызганы росой.

У меня вышли все спички, и я ищу глазами пастуха. По ту сторону поляны, сквозь листву старой ветлы, пробивается дым. Тянет горьковато-пряным коричневым ароматом: видно, пастухи набросали в костер веток черемухи - от комаров.

Бреду через росную траву прямо на белый дым. Трава все выше. Поднимаю отвороты рыбачьих сапог. Под ногами хлюпает вода, хрустит ломкий аир. Впереди теперь видна лишь верхушка старого дерева.

По вот выбираюсь из болотистых зарослей. Ищу то место, где пастухи разложили костер. Нет! И вдруг останавливаюсь изумленный: под раскидистой ветлой, запутавшись в ее плакучих листьях, белым облаком дымится черемуха!

Еще вчера проходил этой опушкой. Лес стоял вокруг темный, и на его ровном зеленом фоне было далеко видно каждую промелькнувшую бабочку. Значит, зацвела черемуха сегодня на рассвете!

Сбрасываю рюкзак и жадно ломаю белопенные ветки. Черемуха отдергивает их, брызжет в лицо росой, но отдает себя охотно: ветки ломаются легко, с сочным хрустом. Видно, ей и самой не хочется просто так отцвести и осыпаться никем не замеченной.

Вот ведь как странно устроен человек! Сначала наломает черемухи, а потом уж думает, что с нею делать. Мне она не нужна. Дома под окном растет большой куст, и теперь он тоже распустился на рассвете.

Но ведь не бросать же цветы под деревом!

И вдруг приходит решение: подарю черемуху первому человеку, которого встречу! Эта мысль занимает: кто попадется на дороге? Что за человек?

Тропинка петляет густой чащобой, вытягивается вдоль просеки, перебегает поляну. Справа и слева, согретый солнцем, все больше дымится лес, окутываясь горьковато-пряным коричным ароматом.

Меж поредевших деревьев проступает соломенная кровля. Спускаюсь к мелководному ручью, что бежит по краю огородов. Подоткнув подол длинной юбки, старуха полощет белье на мельничном жернове. Через плоский камень тонко и светло бежит вода, рассекаясь о босые ноги на две крученые струи.

Старуха выпрямляется и подслеповато смотрит в мою сторону.

Мне почему-то становится жаль отдавать букет: мечтал-то встретить девушку!

Я поправляю растрепавшиеся ветки и несмело протягиваю старухе.

Вот вам, мать, весенний подарок!

Старуха испуганно глядит на меня. В сине-желтых худых руках мокрая детская рубашонка.

Берите! Берите! - ободряю я.- Только что зацвела.

Наконец старуха поняла. В ее тусклых блекло-зеленых глазах, похожих на выжатые виноградины, я улавливаю едва приметную искорку радости - той женской радости, которая когда-то заставила бы смущенно порозоветь ее щеки и опустить глаза.

Спасибо, родимый,- говорит она.- Только мне, старой, зачем это? Подари кому помоложе!

Старуха наклоняется к ручью и начинает плашмя шлепать о воду рубашонкой.

Я нерешительно топчусь около. Потом перехожу вброд на ту сторону и выбираюсь на дорогу.

Только теперь на соседнем косогоре я замечаю две фигурки, склонившиеся над какими-то раскрытыми ящичками. Клетчатая рубашка и пестрое платье далеко видны на серебристом ковре молодой полыни. Я взбираюсь на пригорок и теперь отчетливо вижу этюдники с приколотыми кусками картона. Парень и девушка увлеченно пишут этюды. Я неслышно подхожу к ним сзади.

Гаси, пожалуйста, краски! - парень поворачивается к своей спутнице.Нельзя писать так ярко.

Ну что я могу поделать! - растерянно опускает кисть девушка.- Ветер сушит бумагу. Не успеваю размывать.

Она пишет акварелью. На ней легкий сарафан с широким выкатом, слегка порозовевшая на солнце шея, смешная детская косичка. Одной рукой девушка держит стеклянную банку с водой. Она только что размывала небо, и вода в банке окрасилась в густую бирюзу.

Тебе хорошо! - обижается она.- Возишь кистью сколько захочешь. Масло не вода.

Парень, сидя на корточках и поглядывая через край крышки на дальний лес, неторопливо отрабатывает подмалевок. Рядом в полыни поблескивает бутылка лимонада и надорванная пачка печенья.

На шорох брезентовой куртки девушка резко оборачивается. Она вглядывается в меня, как перепуганный молодой чирок, потом переводит взгляд на черемуху, и темные ее глаза теплеют от восхищения.

Можно одну веточку? - не удерживается она.

Возьмите весь букет.

Что вы! - вспыхивает она, не спуская глаз с черемухи.- Мне только одну веточку.

Я молча кладу букет рядом с ее этюдником.

Спасибо! - шепчет она.- Только зачем же все?.. Несите домой...

Я сбивчиво объясняю.

Спасибо,- повторяет она радостно, берет с земли букет и зарывается лицом в душные метелки цветов.

Сергей, посмотри, какая прелесть! Вот бы написать!

Сергей неохотно отрывается от этюдника и хмуро глядит на меня, потом на черемуху. А я радуюсь возможности постоять рядом с юностью. Мне хочется заговорить, помочь сладить с непослушными красками, даже сбегать к болотцу и зачерпнуть банкой свежей воды для акварелей.

И я говорю:

А почему бы вам не пойти в лес? Там такие удивительные места для этюдов!

Девушка быстро взглядывает на своего спутника, и на ее незагорелой шее проступает краска смущения.

И вдруг я понимаю эту вспышку и смущаюсь сам. Понимаю, почему они остановились на этом открытом, поросшем полынью косогоре, почему пишут какой-то невзрачный пейзажик - небо, дорога и лес на дальнем плане, тот самый лес, где сегодня на рассвете расцвела черемуха.

Это их первые этюды, а может, и первая прогулка!

И еще я понимаю, что мне пора уходить.

Но я стою за их спинами, мучительно ищу слова, ищу хоть какой-нибудь повод задержаться и оттого только острее чувствую, что я здесь лишний.

Сергей, уткнувшись, молча и сосредоточенно растирает краски на палитре. При мне он не положил ни одного мазка. Она же пробует писать, но краски ложатся на бумагу непослушно, фальшиво: и небо тускнеет, и силуэт из дальнего леса становится похожим на декорацию.

Я поправляю на плече удочки и неслышно ухожу. По пути срываю молодые побеги полыни, засовываю за пазуху. Я люблю эти неприметные серебристые стебли - верные спутники дальних и нелегких дорог. Люблю, пожалуй, больше, чем черемуху. Если бы у жизни был четко определенный запах, то скорее всего от нее веяло бы тревожным и земным запахом полыни.

Оборачиваюсь и вижу, что Сергей и его юная подруга глядят мне вслед.

Класс: 4

Ход урока

1. Организационный момент.

Что бы в жизни не ждало вас, дети,
В жизни много есть горя и зла,
Есть соблазна коварные сети
И раскаянья жгучего мгла,
Есть тоска невозможных желаний,
Беспросветный, нерадостный труд
За десяток счастливых минут.
Все же вы не слабейте душою,
Как придет испытаний пора, -
Человечество живо одною
Круговою порою добра…

Слово учителя:

– Одним из самых главных и, к сожалению, на сегодняшний день дефицитных человеческих качеств является доброта . Быть добрым, значит быть отзывчивым, обладать чувством сострадания ко всему живому.

Учиться добру можно по-разному: на жизненных примерах людей, которые вас окружают, на достойных поступках литературных и коногероев.

Но сегодня на уроке примером для подражания будут не только люди. Мы станем учиться добру у природы. Еще в ХVIII веке немецкий поэт Иоганн Зейме сказал: “Познакомьтесь ближе с чистою природой, и вы скоро познакомитесь с добродетелью. Из общения с природой вы вынесете столько света, сколько вам нужно, и столько мужества, сколько вы захотите ”.

Поэтому главным героем, наставником на уроке будет представитель животного мира – Белый гусь, герой одноименной новеллы Е. И. Носова.

Сейчас прозвучало слово, незнакомое для вас: новелла . Что это за литературный термин и лексическое значение других непонятных из текста слов мы обязательно чуть позже узнаем.

Иногда человеку для выражения чувств, более глубокого понимания действительности не хватает земного языка. И вот тогда на помощь приходит “более красноречивый язык – музыка ” (П. И. Чайковский ). Именно она поможет мне вести сегодняшний урок, а вам ярче и глубже оценить нашего героя: его характер, его проказы, его подвиг. “Ведь без музыки жизнь была бы неполной, глухой, бедной …” (Д. Шостакович ).

А теперь давайте посмотрим, в чем истоки таланта писателя, откуда у него такое дарование писать о самом добром, задевать струны души. Я хочу рассказать вам о Евгении Ивановиче Носове.

2. Знакомство с биографией писателя.

Евгений Иванович родился в 1925 году под Курском в селе Толмачеве. Отец будущего писателя был мастеровым человеком – он работал слесарем, молотобойцем в кузнечном цехе, котельщиком. Его дед в свое время тоже кузнечил. Отсюда, из семейных традиций, пришло к Евгению Ивановичу глубочайшее уважение к труду, “умение видеть сквозь будни красивую сторону … любого ремесла”.

Будучи мальчишкой, Евгений Иванович любил ходить в ночное с дедом. Кони, росные травы, костерок, студеное предрассветье. Слияние с природой сильно вдохновляло будущего писателя.

Следует добавить к тому, что Женя был по природе романтиком: играл в игры, которые сам придумывал, увлекался кораблями, зачитывался книгами о путешествиях и приключениях. Еще малышом, взобравшись на колени к отцу, он с восхищением следил, как тот вырезает из бумаги ножницами забавные фигурки лошадей и собак. Мальчик просил вырезать буденовца, трактор или самолет, но отцовского умения недоставало для этих “заказов”. И вот пятилетний Женька сам начинает пристально вглядываться в окружающий мир, старается с помощью ножниц, а потом и карандаша воспроизвести, “удержать” все, что его поражает. Уже подростком он перерисовывает в семейный альбом великое множество цветных изображений зверьков и птиц.

Евгений Иванович сохранил и развил в себе это живописное восприятие.“Я и в самом деле, когда что-нибудь описываю, непременно спрашиваю себя: “А как это можно нарисовать красками?” Поэтому в любом рассказе светятся множеством тончайших оттенков живые краски огромного мира.

Евгению Ивановичу было 18 лет, когда он ушел на фронт, артиллеристом. Свидетель многих крупных сражений. Удостоен многих наград: “За отвагу” и “За победу над Германией”. Май 1945 года – ранение, госпиталь. Евгений Иванович испытал на себе беды и тяготы войны. Он понял, что жизнь дается только один раз: нужно любить ее, любить людей, любить все живое и делать добро.

Ему было двадцать лет, когда он выписался из госпиталя с пособием по инвалидности. Е.И. думает продолжить учебу, ведь до войны он закончил восьмой класс. Но когда он вошел к девятиклассникам теперь, после госпиталя, в выцветшей гимнастерке, поблескивая медалями и орденами, ребята дружно встали, приняв его за нового учителя…

Школу пришлось оставить, тем более что надо было зарабатывать на жизнь. Носов уезжает в Казахстан, начинает работать в одной из местных газет – сперва художником-оформителем (пригодилось былое увлечение), потом – литературным сотрудником. Эта работа и стала той завершающей школой, в которой сложилось мастерство Евгения Ивановича.

В своих произведениях Е. И. Носов одинаково глубоко воспринимает красоту природы и красоту человеческой души. Он никогда не выступал в качестве детского писателя. Однако многие его рассказы, конечно же, доступны, а главное – нужны вам, тем, кто готовится вступить в более взрослую жизнь.

3. Словарная работа.

На доске предлагается перечень слов из текста и уточняется их лексическое значение.

Новелла – литературный жанр, в центре которого важное событие, случай, раскрывающий характер героя, с острым, захватывающим сюжетом и неожиданным концом, финалом.

(Для сравнения можно дать и определение понятия “рассказ”.)

Рассказ – литературный жанр; в нем описывается одно или несколько событий, случай из жизни героя, со спокойным развертыванием сюжета.

Отмель – мель, идущая от берега.

Плес – широкое водное пространство между островами.

Армада – о большом военном флоте (например: морская армада, воздушная армада).

Дюжина – количество 12. Употребляется в шутливой форме о числе 13 (чертова дюжина).

Привада – корм для приманки зверей, птиц.

Кильватер– волновая струя, остающаяся позади идущего судна. Кильватерный строй (из текста) – строй гусят, плывущих один за другим.

4. Работа над содержанием текста.

Перед нами текст повествование, значит, его можно разделить на три части.

(С помощью ребят ведется работа по озаглавливанию частей текста. Приблизительно это выглядит так:

1. Своенравный Белый гусь.
2. Бедствие.
3. Жизнь продолжается.

Возможны и другие варианты.)

А). Разбор первой части произведения .

– Ребята, как вы думаете, какое значение этой части? (Знакомство с героем, раскрываются его черты характера . )

– Кем перед нами предстал герой новеллы? С кем его сравнивает автор? (С адмиралом. )

– Итак, наш герой – “адмирал”. Так ли это? Докажите мне текстом.

(Выправка, походка, тон, ходил важно, никогда не бежал, даже если припустит за ним собака, высоко и неподвижно держал шею, упругие полутораметровые крылья, звонкий голос, не признавал никого.

Красивая птица: белоснежные тугие перья как глыба рафинада, белоснежный китель, клюв цвета апельсиновой корки, на него засматривались лучшие гусыни.)

– Да, автор подбирает слово, оно действительно живописно. Перед нами “живые краски огромного мира”, “удивительного мира”. Какой музыкой наполнилась ваша душа, когда говорили о гусе – адмирале? (Торжественная, нежная и т.д .)

– Конечно же, у каждого своя музыка, свое видение героя. Предлагаю вам послушать музыку, в которой я увидела Белого гуся. (Ребята слушают музыку .)

– Теперь давайте прочитаем начало текста под эту музыку, чтобы ярче для нас, и для наших гостей предстал Белый гусь. (Чтение с продолжением до стр. 233 “…Но самое главное …” )

– Ребята, а какие взаимоотношения сложились у автора с нашим героем? (Поясняют цитатами из текста до стр. 234 “…Очевидно, Белый гусь считал…” )

– И до какого момента у вас о нем остается такое мнение? И есть ли ему оправдание? (Степка, хозяин гуся, доводит до нашего сознания то, что все это делал гусь – отец, глава большого семейства, у которого двенадцать гусят-сироток, их мать погибла .)

Б). Разбор второй части новеллы.

– В произведении появляется новый персонаж, новый герой. Это туча – хищник, который “пожирает все на своем пути”. Какие средства выразительности речи использует автор для яркости представления?

(Сравнения : тяжелой стеной; как мешок; расплавленным свинцом.
Олицетворения : росла, пожирала, поднималась, свирепствовала… )

– А теперь давайте воспроизведем происходившее, всю картину нарастания бури. (На доске ведется запись глаголов, помогающих представить картину бедствия .)

– Итак, глаголы нам помогли ощутить возрастающее напряжение в природе.

– Как вели себя герои второго плана? (Суета . Ответы подтверждают цитатами из текста. )

– Как вел себя наш главный герой на протяжении всей бури? (Стр. 236 “…Белый гусь сидел, высоко вытянув шею…” )

– Посмотрите – снова перед нами гусь-адмирал; он мужествен, он – герой! Почему гусь не побежал спасаться? (Он не мог бросить своих детей, он в ответе за судьбу двенадцати “одуванчиков”, как ласково называет гусят Евгений Иванович .)

В). Разбор третьей части новеллы.

(Под музыку учитель читает третью часть стр. 236.)

“... Туча промчалась так же внезапно, как и набежала. Град в последний раз прострочил мою спину, поплясал по прибрежной отмели, и вот уже открылась на той стороне деревня, и в мокрое заречье, в ивняки и покосы запустило лучи проглянувшее солнце.

Я сдернул плащ.

Под солнечными лучами белый, запорошенный луг на глазах темнел, оттаивал. Тропинка покрылась лужицами. В поваленной мокрой траве, будто в сетях, запутались иссеченные гусята. Они погибли почти все, так и не добежав до воды.

Луг, согретый солнцем, снова зазеленел. И только на его середине никак не растаивала белая кочка. Я подошел ближе. То был Белый гусь.

Он лежал, раскинув могучие крылья и вытянув по траве шею. Серый немигающий глаз глядел вслед улетавшей туче. По клюву из маленькой ноздри стекала струйка крови.

Все двенадцать пушистых “одуванчиков”, целые и невредимые, толкаясь и давя друг друга, высыпали наружу. Весело попискивая, они рассыпались по траве, подбирая уцелевшие градины. Один гусенок с темной ленточкой на спине, неуклюже переставляя широкие кривые лапки, пытался взобраться на крыло гусака. Но всякий раз, не удержавшись, кубарем летел в траву.

Малыш сердился, нетерпеливо перебирал лапками и, выпутавшись из травинок, упрямо лез на крыло. Наконец гусенок вскарабкался на спину своего отца и замер. Он никогда не забирался так высоко.

Перед ним открылся удивительный мир, полный сверкающих трав и солнца.”

– Какие чувства переполнили ваши сердца при чтении этого эпизода? (Боль, грусть, печаль… )

– А стоило ли идти на смерть? (Да. Ради спасения двенадцати жизней. )

– Почему я назвала эту часть “Жизнь продолжается”? (Глупый гусенок, который вскарабкался на спину своего отца, своими чертами характера, напористостью, уверенностью, старанием, силой воли напоминает своего отца. )

– И снова гусь похож на адмирала. Он и в смерти прекрасен, он мужественно принял смерть и теперь лежал, “широко раскинув могучие крылья”. Автор гордится своим героем. О величии любви говорит он нам, о красоте подвига, поэтому и не скрывает своего восхищения.)

5. Вывод, впечатления по новелле.

– Какова основная мысль новеллы? (Любовь ко всему живому .)

– Какие чувства остались у вас после прочитанного? (Ответы детей .)

– Одним из средств выразительности речи являются фразеологические обороты, которые украшают ее, делают образной. Вы знаете, что одни из них возникли из наблюдений человека над общественными и природными явлениями, другие связаны с мифологией и реальными историческими событиями, третьи вышли из сказок, загадок, песен, литературных произведений.

Сейчас мы вспомним несколько фразеологизмов, связанных с повадками животных, их характером, образом жизни. Я буду говорить начало крылатой фразы, а вы ее концовку.

– А теперь вспомните, что может быть связано с рыбой? (Нем как рыба .)

– С сорокой? (Болтлив как сорока .)

– А давайте придумаем фразеологизм, связанный с героем нашего урока. И пусть поистине эта фраза станет действительно крылатым выражением. И большой честью будет удостоен тот, кого сравнят с Белым гусем. (Смелый, храбрый, бесстрашный, отважный, любящий, благородный, своенравный и т. д. как Белый гусь .)

– Я благодарю всех за урок и надеюсь, что он не пройдет бесследно. Ведь на любви, доброте построено все произведение, как и вся жизнь. И давайте попробуем своими поступками опровергнуть изречение, сказанное еще в X веке до нашей эры греческим философом Гераклитом: “Звери, живя вместе с нами, становятся ручными, а люди, общаясь друг с другом – дикими”.

6. Домашнее задание.

1. Можно придумать свою концовку, с менее трагическим концом.
2. Написать отзывы о прочитанном.
3. Найти и прочитать произведения, где главными героями будут животные, поступки которых могут являться примером для нас.

У самой береговой кромки отпечатались мои следы. В них уже успела набраться вода, и я вижу, как маленький кулик-песочник бегает от следа к следу и тычет в них длинным шильцем. В десяти шагах он останавливается. Потом начинает пересчитывать следы в обратном порядке.

Вот ведь как получается: рядом бегает крошечная пичуга, и оттого, что она не считает тебя своим врагом, чувствуешь большое удовлетворение. Недоверие природы унижает человека. По чистым пескам отмели проносится расплывчатая тень. Кулик замирает, так и не опустив поднятую было для очередного стежка лапку.

Я оглядываю небо и замечаю в ясной полуденной синеве черную букву «Т». Она кружит над плёсом, недвижно распластав крылья, и, когда наплывает на солнце, по прибрежным пескам мелькает быстрая тень. Чьи-то невидимые глаза, чей-то разбойный замысел кружат над мирными берегами.

У человека и птицы разные враги в небе. Очевидно, кулик распознал своего врага – коршуна. Для меня же этот черный силуэт вдруг отпечатался вражеским разведчиком. Память воскресила зловещую букву «Т» над растерянными и беззащитными улицами. Мы, тогда еще мальчишки, вот как этот кулик, с неосознанной тревогой вглядывались в небо, такое же ясное и привычное. Чьи-то невидимые глаза, чей-то разбойный замысел кружили над нашими детскими играми, над нашей шахматной доской, над подсолнухом у забора…

Я перевожу взгляд на кулика. Он больше не суетится над шахматной задачей моих следов, он замер и, вскинув голову, вглядывается в небо.

Плес затих, затаился под этим неслышным скольжением недоброй птицы. Смолкла, не тенькает в куге камышевка, куда-то незаметно увела свой шумный выводок утка. И хотя нарушен не мой покой и мне решительно ничего не угрожает, но почему-то тоже становится неуютно от повисшего над землею черного силуэта…

А он все кружит и кружит, настойчиво и нахально сверля глазами пески и травы, камыши и тихую гладь воды.

Но вот коршун оставляет плес, широким полукругом перемещается в заречье и повисает над старицами и луговыми болотцами. Теперь, со стороны, он еще больше похож на вражеский бомбардировщик…

И вдруг из затихших трав в небо почти вертикально взмывают две серо-серебристые птицы. Их согласный, решительный бросок в вышину похож на взлет двойки истребителей.

Коршун, увертываясь от удара, тяжело, неуклюже взмахивает крыльями, сбивается с круга. Преследователи делают крутой вираж и снова устремляются на хищника. И только теперь по угловатым крыльям и тому особенному, устрашающему шелесту я узнаю в этих отважных летунах чибисов. Отчаянными лобовыми атаками чибисы все дальше и дальше оттесняют коршуна, и, когда тот отлетает достаточно далеко, обе птицы оставляют преследование и идут на посадку.

Но тотчас на смену им с болотных «аэродромов» поднялась новая серо-серебристая двойка. Хищник лавирует, круто взмывает вверх, бросается вниз, но чибисы быстро перехватывают коршуна и гонят, гонят прочь от своих гнезд. А там уже мчится еще одна пара… Я уже не могу разглядеть очертаний. В синем небе видны лишь две белые точки, стремительно поднимающиеся наперерез черному пятну.

– Ну что, отбой? – с облегчением говорю я.

Кулик издает тонкий свист и смотрит на меня черным, все еще перепуганным глазом.

Рядом, в куге, осторожно тенькает камышевка. Где-то снова начинают полоскаться утята. Слышно, как дробно чавкают в тине их плоские клювики.

Кулик подпрыгивает на своих тонких ходульках и бежит досчитывать следы.

Скверная это штука – непрошеный гость в небе!

Белый гусь

Если бы птицам присваивали воинские чины, то этому гусю следовало бы дать адмирала. Все у него было адмиральское: и выправка, и походка, и тон, каким он разговаривал с прочими деревенскими гусями.

Ходил он важно, обдумывая каждый шаг. Прежде чем переставить лапу, гусь поднимал ее к белоснежному кителю, собирал перепонки, подобно тому, как складывают веер, и, подержав этак некоторое время, неторопливо опускал лапу в грязь. Так он ухитрялся проходить по самой хлюпкой, растележенной дороге, не замарав ни единого перышка.

Этот гусь никогда не бежал, даже если за ним припустит собака. Он всегда высоко и неподвижно держал длинную шею, будто нес на голове стакан воды.

Собственно, головы у него, казалось, и не было. Вместо нее прямо к шее был прикреплен огромный, цвета апельсиновой корки клюв с какой-то не то шишкой, не то рогом на переносье. Больше всего эта шишка походила на кокарду.

Когда гусь на отмели поднимался в полный рост и размахивал упругими полутораметровыми крыльями, на воде пробегала серая рябь и шуршали прибрежные камыши. Если же он при этом издавал свой крик, в лугах у доярок звонко звенели подойники.

Одним словом, Белый гусь был самой важной птицей на всей кулиге. В силу своего высокого положения в лугах он жил беспечно и вольготно. На него засматривались лучшие гусыни деревни. Ему безраздельно принадлежали отмели, которым не было равных по обилию тины, ряски, ракушек и головастиков. Самые чистые, прокаленные солнцем песчаные пляжи – его, самые сочные участки луга – тоже его.

Но самое главное – то, что плес, на котором я устроил приваду, Белый гусь считал тоже своим. Из-за этого плеса у нас с ним давняя тяжба. Он меня просто не признавал. То он кильватерным строем ведет всю свою гусиную армаду прямо на удочки да еще задержится и долбанет подвернувшийся поплавок. То затеет всей компанией купание как раз у противоположного берега. А купание-то это с гоготом, с хлопаньем крыльев, с догонялками и прятками под водой. А нет – устраивает драку с соседней стаей, после которой долго по реке плывут вырванные перья и стоит такой гам, такое бахвальство, что о поклевках и думать нечего.

Много раз он поедал из банки червей, утаскивал куканы с рыбой. Делал это не воровски, а все с той же степенной неторопливостью и сознанием своей власти на реке. Очевидно, Белый гусь считал, что все в этом мире существует только для него одного, и, наверное, очень бы удивился, если бы узнал, что сам-то он принадлежит деревенскому мальчишке Степке, который, если захочет, оттяпает на плахе Белому гусю голову, и Степкина мать сварит из него щи со свежей капустой.

Этой весной, как только пообдуло проселки, я собрал свой велосипед, приторочил к раме пару удочек и покатил открывать сезон. По дороге заехал в деревню, наказал Степке, чтобы добыл червей и принес ко мне на приваду.

Белый гусь уже был там. Позабыв о вражде, залюбовался я птицей. Стоял он, залитый солнцем, на краю луга, над самой рекой. Тугие перья одно к одному так ладно пригнаны, что казалось, будто гусь высечен из глыбы рафинада. Солнечные лучи просвечивают перья, зарываясь в их глубине, точно так же, как они отсвечивают в куске сахара.

Заметив меня, гусь пригнул шею к траве и с угрожающим шипением двинулся навстречу. Я едва успел отгородиться велосипедом.

А он ударил крыльями по спицам, отскочил и снова ударил.

– Кыш, проклятый!

Это кричал Степка. Он бежал с банкой червей по тропинке.

– Кыш, кыш!

Степка схватил гуся за шею и поволок. Гусь упирался, хлестко стегал мальчишку крыльями, сшиб с него кепку.

– Вот собака! – сказал Степка, оттащив гуся подальше. – Никому прохода не дает. Ближе ста шагов не подпускает. У него сейчас гусята, вот он и лютует.

Теперь только я разглядел, что одуванчики, среди которых стоял Белый гусь, ожили и сбились в кучу и испуганно вытягивают желтые головки из травы.

– А мать-то их где? – спросил я Степку.

– Сироты они…

– Это как же?

– Гусыню машина переехала.

Степка разыскал в траве картуз и помчался по тропинке к мосту. Ему надо было собираться в школу.

Пока я устраивался на приваде, Белый гусь уже успел несколько раз подраться с соседями. Потом откуда-то прибежал пестро-рыжий бычок с обрывком веревки на шее. Гусь набросился на него.