Неизвестный горький. Неизвестный горький Письмо м горького своему сыну максиму

Пришел последний денек апреля...А в Москве все так же сыро и холодно. Скукота! Вот сижу и пишу стихи...)В такую погоду никак не могу написать что нибудь веселое и задорное...Все про всякие расставания и смерти! Хочу показать вам то, что я заучила наизусть и читаю каждый день! Это письмо Горького своему сыну. “Ты уехал, а цветы, посаженные тобой, остались и растут. Я смотрю на них, и мне приятно думать, что мой сынишка оставил после себя на Капри нечто хорошее – цветы.

Вот если бы ты всегда и везде, всю свою жизнь оставлял для людей только хорошее – цветы, мысли, славные воспоминания о тебе, - легка и приятна была бы твоя жизнь. Тогда ты чувствовал бы себя всем людям нужным, и это чувство сделало бы тебя богатым душою. Знай, что всегда приятнее отдать, чем взять…”

Это отрывок. Мне кажется, что это очень правильные и красивые слова.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 30.04.2010. Последний день апреля...

Ежедневная аудитория портала Стихи.ру - порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

М. ГОРЬКОМУ

Дорогой Алексей Максимович!

Помню Вас с последнего раза в Берлине. Думал о Вас часто и много.

В словах, и особенно письменных, можно сказать лишь очень малое. Письма не искусство и не творчество.

Я всё читал, что Вы присылали Воронскому.

Скажу Вам только одно, что вся Советская Россия всегда думает о Вас, где Вы и как Ваше здоровье. Оно нам очень до́ро́го́.

Посылаю Вам все стихи, которые написал за последнее время.

И шлю привет от своей жены, которую Вы знали еще девочкой по Ясной Поляне.

Желаю Вам много здоровья, сообщаю, что все мы следим и чутко прислушиваемся к каждому Вашему слову.

Любящий Вас
Сергей Есенин.

19. 3/VII.25.
Москва.

Примечания

226. М. Горькому. 3 июля 1925 г. - публикация: «Ю. Прокушев. Сергей Есенин», с. 340, с необозначенными пропусками. Полностью - журн. «Новый мир», М., 1959, № 12, дек., с. 272, в статье С. Масчан «Из архива С. Есенина» (с неточностями).

Печатается по автографу (Государственный литературный музей Российской Федерации ).

15 июня 1926 г. С. А. Толстая-Есенина писала М. Горькому в Сорренто (Италия): «Глубокоуважаемый и дорогой Алексей Максимович, посылаю Вам копию письма моего мужа к Вам.

Оригинал хранится у меня. Копию я сняла точную, соблюдая его орфографию. Если Вы захотите, я с верным случаем перешлю Вам оригинал.

Вы видите, что письмо было написано еще летом. Отправка его была связана с отправкой Вам книг. Вот все это - о судьбе книг и письма, - я должна и хочу рассказать Вам.

В июне прошлого года Д. К. Богомильский передал Сергею, что Вы спрашиваете о нем и хотите иметь его книги. Его это очень обрадовало и взволновало. Он сейчас же написал Вам письмо и стал собирать для Вас свои книги. У самого у него никогда их не было. В магазинах почти все было распродано, надо было разыскивать, а посылать только часть - не хотелось. Одну книжку - „Персидские мотивы“ - он надписал Вам. Но после его смерти я не могла найти ее, чтобы послать Вам. Если найду, то сейчас же вышлю Вам.

Так затянулась отправка письма и книг. Мы вскоре уехали на Кавказ. А когда вернулись, то Сергей несколько раз говорил, что не стоит теперь посылать эти книжки, а лучше дождаться выхода полного собрания в Госиздате. Эти книги вышли в Госиздате уже после его смерти.

Исполняя его волю, я послала Вам I и II том (через Екатерину Павловну) и по выходе III и IV пришлю и их.

И еще мне хотелось сказать Вам, что почти ни о ком и никогда Сергей не отзывался с таким огромным уваженьем и любовью, как о Вас. Он очень, очень часто вспоминал Вас...» (Письма, 416-417; выделено автором).

«Дорогому Алексею Максимовичу от любящего Есенина, 1922, май 17. Берлин», - написал Есенин на отдельном издании своей поэмы «Пугачев» («Имажинисты», 1922). Известна также дарственная надпись Есенина М. Горькому на «Радунице» (Н. Г. Юсов. «С добротой и щедротами духа...»: Дарственные надписи Сергея Есенина, с. 68).

Помню Вас с последнего раза в Берлине - Первая встреча Есенина с М. Горьким произошла осенью 1915 г. в Петрограде, последняя - 17 мая 1922 г. в Берлине. О своих встречах с поэтом М. Горький рассказал в очерке «Сергей Есенин», написанном в 1926 г. по просьбе С. А. Толстой-Есениной для сборника воспоминаний.

В 1926 г. Есенин намеревался побывать у М. Горького в Сорренто. «А по весне, пожалуй, следует съездить за границу к М. Горькому», - говорил он В. Наседкину в дек. 1925 г. (сб. «С. А. Есенин: Материалы к биографии», с. 240). То же подтверждала и С. А. Толстая-Есенина в письме М. Горькому от 15 июня 1925 г.: «Еще забыла Вам написать, что Сережа собирался за границу и во всех разговорах о загранице он непременно говорил о том, что поедет к Вам» (Письма, 417).

Я всё читал, что Вы присылали Воронскому - А. К. Воронский в то время был редактором журналов «Красная новь» и «Прожектор», где печатались произведения М. Горького. В 1923-1924 гг. в этих изданиях были опубликованы многие горьковские произведения: повесть «Мои университеты», рассказ «О вреде философии», автобиографические очерки и заметки: «Время Короленко», «Городок», «Пожары», «Н. А. Бугров», «Пастух», «А. Н. Шмидт», «Заметки из дневника», «Дора».

В свою очередь, и М. Горький с большим интересом следил за творчеством Есенина. Так, в письме в издательство «Круг» (август 1925 г.) он, благодаря за присланные книги, просил прислать еще стихи Есенина (см. «Летопись жизни и творчества А. М. Горького», М., 1959, т. 3, с. 417).

... очень до́ро́го́ - Средствами письма воспроизведено горьковское «оканье».

И шлю привет от своей жены, которую Вы знали еще девочкой по Ясной Поляне - С. А. Толстая-Есенина, родившаяся в 1900 г., была внучкой Л. Н. Толстого. М. Горький посетил Ясную Поляну в окт. 1900 г. и 6 окт. 1902 г. (см. Гусев Н. Н. Летопись жизни и творчества Льва Николаевича Толстого (1891-1910). М., 1960, с. 360, 430).

О взаимоотношениях М. Горького и С. Есенина см.: Эвентов И. С. Есенин в оценке М. Горького. - Сб. «Есенин и русская поэзия». Л., 1967, с. 84-109; Земсков В. Встречи М. Горького и С. Есенина. - Горьковские чтения. Вып. 10. М., 1968, с. 210-223; Вайнберг И. И. А. М. Горький и Сергей Есенин. - журн. «Вопросы литературы», 1985, № 9, сент., с. 66-88; Примочкина Н. «...Это... драма человека деревни...»: М. Горький о Есенине. - Столетие Есенина, с. 264-274.

В письмах раскрывается облик любящего отца, вдумчивого воспитателя. Почти в каждом письме Горький рекомендует сыну новых авторов, заражает его своей страстью к чтению, книге, знанию. Из книг, о которых М.Горький пишет, .можно было бы составить хороший рекомендательный список и для современного юношества...

Макси́м Алексе́евич Пешко́в (21 июля 1897, село Мануйловка, Полтавская губерния - 11 мая 1934, Москва) - сын писателя Максима Горького (Алексея Максимовича Пешкова) и его первой жены Екатерины Пешковой (урождённая Волжина).

Детские годы (1906-1913) провел за границей (Германия, Швейцария, Италия). Занимался разными видами спорта.

В апреле 1917 года вступил в РСДРП(б). В 1918-1919 гг. служил в ЧК. Занимался продовольственным снабжением столиц.

В 1922 году уехал к отцу в Италию вместе с будущей супругой Надеждой Введенской, дочерью известного московского врача. Поженились они в Берлине. От их брака родились дочери Марфа (1925, Сорренто), в будущем - архитектор, и Дарья (1927, Неаполь), в будущем - актриса Театра имени Вахтангова.

О Максиме Пешкове в Италии есть немало страниц в двух очерках с одинаковым названием «Горький» (1936 и 1939) Владислава Ходасевича, жившего в 1925 году на даче Горького в Сорренто. 28-летний Максим предстаёт в них как симпатичный, но предельно инфантильный молодой человек, имевший большие задатки актёрского дарования, интересовавшийся кино, мотоциклами, фотографией и стремившийся в Москву, поскольку Дзержинский обещал подарить ему автомобиль. По рассказу Максима, записанному Ходасевичем, в юности Максим работал в ВЧК.

В 1932 году вместе с отцом, женой и детьми вернулся в Москву. Не занимался никакой работой, сибаритствовал. Из-за распоряжения деньгами отца конфликтовал с помощником и секретарём Горького П. П. Крючковым, много пил.

Умер 11 мая 1934 года после долгой болезни, причиной которой, по некоторым сведениям, стало то, что Крючков оставил его нетрезвого на морозе. Официальная версия смерти - воспаление легких. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Макси́м Го́рький, также известный как Алексе́й Макси́мович Го́рький (при рождении Алексе́й Макси́мович Пешко́в; 16 (28) марта 1868, Нижний Новгород, Российская империя - 18 июня 1936, Горки, Московская область, СССР) - русский писатель, прозаик, драматург. Один из самых значительных и известных в мире русских писателей и мыслителей. На рубеже XIX и XX веков прославился как автор произведений с революционной тенденцией, лично близкий социал-демократам и находившийся в оппозиции царскому режиму.

Первоначально Горький скептически отнёсся к Октябрьской революции. Однако после нескольких лет культурной работы в Советской России (в Петрограде руководил издательством «Всемирная литература», ходатайствовал перед большевиками за арестованных) и жизни за рубежом в 1920-е годы (Берлин, Мариенбад, Сорренто), вернулся в СССР, где в последние годы жизни получил официальное признание как «буревестник революции» и «великий пролетарский писатель», основатель социалистического реализма.

Поддерживал идеи богостроительства, в 1909 году помогал участникам этого течения содержать фракционную школу на острове Капри (Каприйская школа) для рабочих, которую Ленин называл «литераторским центром богостроительства».

Приводимое ниже письмо - интересный документ во многих отношениях. Прежде всего оно говорит о сердечности и любви писателя Максима Горького к своему семнадцатилетнему сыну Максиму, отношении необычно близком и гармоничном к детям в таком возрасте. При этом близость отца к сыну в письме выражается не в сфере личной и семейной жизни, к которой Горький всегда относился со сдержанностью, а в сфере мировоззрения, в данном случае взгяла на происходящие события. Отца и сына объединяет чувство отвращения, вызванное Первой мировой войной и господствующей в России атмосферой воинствующего патриотизма и антигерманизма. Начало письма является ответом на мысли, которые высказал Максим в письме отцу в начале сентября 1914 года: «Мне очень не нравится русское отношение к войне. Русские как бы хотят показать из себя англичан на суше [...] Очень неприятна травля, которую создает русское правительство, помещая в газетах статьи о зверствах немцев». Скептический взгляд на национализм и вообще на Россию у отца и сына объяснялся и тем обстоятельством, что они только недавно после продолжительного пребывания за границей возвратились на родину. В 1913 г. Максим жил вместе с матерью Е.П. Пешковой, первой женой писателя, в доме Горького на Капри в Италии. В декабре 1913 г. Е.П. Пешкова с сыном приехала оттуда в Москву, в то время как сам Горький в качестве места жительства в России выбрал Петербург, точнее недалекую дачную местность Мустамяки в Финляндии. Таким образом, и жизненная ситуация объединяла отца и сына, оба они с трудом привыкали к родине, заметно изменившейся в прошедшее со времени отъезда время. Оба они в своем окружении испытывали ощущение чуждости на родине и одиночества инакомыслящего.
В целях лучшей читабельности текста отказываемся от отдельных примечаний, вместо этого дается связный комментарий к письму, расширенный материалом из других источников. Нет необходимости отмечать, что при этом нередко напрашиваются сопоставления с событиями наших дней.

Обрадовал ты меня своим письмом, сердечный мой друг, очень приятно знать, что ты относишься к происходящему так разумно и человечно! И не в шутку говорю, я тебя горячо люблю и уважаю, да, уважаю за то, что у тебя есть свое ко всему отношение и что ты умеешь не поступаться им. С этим свойством тебе нелегко будет жить, милый ты мой, но зато ты проживешь честным человеком. Но - оставим философию! Крепко жму тебе руку.
Евгеньича я не видал еще, - я ведь в Питер не езжу, - но слышал от других его рассказы о бюро Пешкова-Буренина и о палке, которую ты ему подарил. Смеялся очень.
Как я живу, когда приеду, - написано в письме матери. Очень хочется скорее в Москву, но, к сожалению, меня задерживает срочная работа. Как всегда! Смешно, как подумаешь, сколько я работаю, и как мало от этого толку! Написал еще два тома «Детства», а первый скоро выйдет отдельным изданием. Теперь «мораториум», временное прекращение платежей по всем обязательствам, и я ожидаю, что скоро буду сидеть без денег. Читаю газеты, но это уже начинает надоедать. Очень беспокоят дела на французском фронте, - что будет, если обозленные до отупения, истощенные немцы - разобьют Францию? Тут страшат не физические потери людями, а утрата духа живого, рост ненависти человека к человеку, а - отсюда - общее понижение европейской культуры. Вот что страшит!
Как у тебя в школе? Не очень трудно тебе? Вероятно, всех товарищей подстрелило патриотизмом? Патриотом быть не худо, вовсе не худо, но - быть тупым и глупым патриотом - это беда! И всегда необходимо помнить, что «чужой дурак - нам веселье, а свой - бесчестье».
До свидания, дорогой мой, извини за скучное письмо! В голове - война. А тут еще являются разные философы и спрашивают: как вы думаете?
В газетах про меня печатают чепуху, приходится опровергать письмами в редакции.
Ну, будь здоров, будь бодр и весел!
Всего, всего хорошего.
Скоро увидимся.
А.

Текст по изданию: М. Горький Полн. собр. соч. Письма в 24 т. Т. 11. Письма июль 1913- 1915. М., 2004, С. 131.

Война - крушение европейской культуры

«В голове - война» - речь идет о Первой мировой войне, столетие начала которой отмечается в наши дни. Она является главной темой в предыдущем письме сына и в ответе отца. И у обоих полностью отсутствует то, что в третьи месяц войны отличает атмосферу общественной жизни в России - воодушевление патриотизмом, ненависть к врагу и радостное предчувствие триумфальной победы над ним. Молодого человека отталкивает шовинистская пропаганда правительства, его отец описывает войну прежде всего как крушение европейской культуры. Беспокоит его возможная победа немцев над любимой им Францией, известия о повреждении знаменитого кафедрального собора в городе Реймс вследствие артиллерийского обстрела и другие преступления германской армии заставили его подписать написанное Иваном Буниным воззвание «От писателей, художников и артистов» с протестом «против зверств немцев». Но писатель вскоре раскаялся в этой поддержке антигерманизма, господствуюшей в среде культурных деятелей. В серии статей «Несвоевременное» Горький с возмушением приводит высказывания писателей-коллег о необходимости «уничтожить» немецкую нацию в целом. «Против нас идут полчища диких, некультурных гуннов, которые будут все жечь и уничтожать на своем пути и которых надо уничтожить до конца», - объявил Александр Куприн, и личный друг Горького Леонид Андреев вторил Куприну, Федору Сологубу и другим писателям: «Мы протестуем и выражаем наше презрение немецкому народу». Подобные расистские и националистические лозунги Горький в указанном цикле статей относил к пропаганде уличной прессы, которая «разносит эти потоки темных чувств, пыль холодной злобы по всей стране». «Мне кажется, что во дни крушения культуры задача писателя не эта, - заявил он. Защитник справедливости, правды, свободы, проповедник уважения к человеку, русский писатель должен бы взять на себя роль силы, сдерживающей бунт унизительных и позорных чувств». Можно с уверенностью сказать, что сам Горький в продолжение войны остался верен этому благородному принципу, в особенности в его деятельности в качестве редактора журнала «Летопись» и организатора издательства «Парус». Публикации обзоров в области истории, экономики, науки, культуры государств Европы и национальных литератур имели обшую цель выявить антигуманистический характер войны и зашитить ту «планетарную» культуру, которая с началом войны, казалось бы, на долгое время была разрушена. Большая часть этих проектов стала жертвой беспощадной военной цензуры.

«Чужой дурак - нам веселье, а свой - бесчестье»

В приводимом письме Горький обеспокоен тем, что товарищей сына в школе, по всей вероятности, «подстрелило патриотизмом». Отношение писателя к сложной проблеме патриотизма свидетельствует о его роли как ответственного воспитателя и друга сына. Осуждается не патриотизм вообще, любовь к своей стране и ее культуре, а шовинзм тупых и глупых людей. В горьковской сказке о «национальном лице», представленной в одной из предыдущих записей на этом блоге, этот тип патриотизма выявляется в обращении высокомерного великорусского националиста с представителями национальных меньшинств. Тема неуважения и просто незнания «братских» наций в российском обшестве продолжала тревожить писателя и в военные годы.
Так, в кругу его корреспондентов находился известный украинский историк и общественный деятель М.С. Грушевский. По своей национально фундированной концепции великорусско-украинских отношений Грушевский в условиях наших дней мог бы оказаться кандидатом на прозвание «фашиста». В свое время автор десятитомной «Истории Украины-Руси» считался опасным революционером, в 1914 г. был сослан в Симбирск, а с 1916 г. жил в Москве под гласным надзором полиции. Горький живо интересовался мыслями Грушевского об украинском вопросе и пригласил его к сотрудничеству в журнале «Летопись». В письме Грушевскому (9 августа 1916 г.) он познакомил своего корреспондента с планом издания книги на тему «Украйна и Москва в их духовной жизни».
Издание не состоялось, но в письмах 1916 года (два письма Горького опубликованы в Собрании писем, т. 12, М. 2006; из восьми хранимых в Архиве Горького писем Грушевского приводятся выдержки в примечаниях того же издания) ведется содержательная дискуссия корреспондентов о своеобразии и самоценности украинской культуры. Грушевский выражает надежду, что запланированному изданию Горького «удастся пробить брешь в `легкомыслии`, как Вы [Горький] его определили, русского общества относительно национального вопроса». Горького и Грушевского объединяло убеждение в том, что Москва всеми средствами стремилась к «порабощению» украинской нации. Центральная власть в национальном самосознании украинцев пододзревала угрозу единству империи. Горький в письмах Крушевскому изложил свою концепцию противопоставления двух культур, великорусской и малорусской, основанной на категориях его статьи «Две души» (1915 г.), т.е. на различиях «национальной психики» украинца и великоросса. В их отношении к основным представлениям о Судьбе, о религии и Боге и об историческом прошлом Горький обнаружил - главным образом на материале фольклора - одно и то же различие: более «азиатской» пассивной душе великоросса, склонному к религиозности и покорности перед государством противостоит более «европейская» активная, склонная к рациональному мышлению и свободному самоопределению ментальность украинца. Независимо от спорного вопроса о научной солидности и убедительности таких категорий взволнованная тональность этой дискусии свидетельствовала о том, что речь шла, по убеждению собеседников, о крайне важном, даже «жутком вопросе» (М. Грушевский). Об указанном выше проекте книги на эту тему Горький писал: «Мне кажется, что для политически безграмотного и социально не развитого московско-русского общества эта книга принесла бы немалую пользу [...]Нам нужно учиться понимать самих себя и других, и хотя, по натуре нашей мы не очень расположены к этому занятию, однако история начинает учить нас довольно сурово».
Следует отметить, что М. Грушевский, приехав в Киев, в 1917 г. стал первым президентом независимой Украины. В 1931 он был арестован по делу «Украинского национального центра», но после допросов освобожден. Русско-украинский конфликт наших дней имеет длительную предысторию.

Призывом «учиться понимать самих себя и других» являлась и борьба Горького с антисемитизмом, который с началом войны возрос до ужасающих размеров. Царское правительство распространяла слухи о том, что евреи, живущие в прифронтовой полосе, занимались шпионажем в пользу врага. Начались массовые военные суды и расстрелы, общество захлестнула волна антисемитизма. По инициативе Горького в конце 1914 г. было основано «Русское общество для изучения жизни евреев». В прессе появилось «Открытое письмо к публике трех русских писателей» с подписями Горького, Леонида Андреева и Федора Сологуба, в котором обвинения в адрес евреев решительно отвергались. (Личные разногласия трех писателей в этом деле не мешали.) Подписчики указали на то, что евреи в тяжкие дни страны «рука об руку с русскими» защищали родину от врага. Антисемитизм осуждался без всякой осторожности, так что существенные части обращения подвергались военной цензуре, как, например, следуюшее место: «Мы со стыдом должны признать, что кошмар мировой бойни, возбуждая в людях звериные чувства, явно способствует вящему развитию антсемитизма в русском народе». За Обращением последовала Анкета с вопросами о положении евреев, ответы на которые должны были служить материалом для запланированных публикаций. Результатом были сборники «Щит» и «Евреи на Руси». Еще до войны, в 1913 г., Горький с большим волнением реагировал на сенсационный процесс против еврея М.Т. Бейлиса в Киеве. Бейлис был обвинен в ритуальном убийстве христианского мальчика. Очевидный антисемитский характер обвинения вызвал бурные протесты со стороны российской интеллигенции и мировой обшественности. Горький в письме Г.В. Плеханову (октябрь 1913 г.) высказал опасение, что «это грязное, лживое `дело` ... утвердит в Европе мнение о нас как об азиатах и дикарях».

«Тяжело жить на Руси...»

Личная настроенность Горького после возвращения на родину отличается мрачным пессимизмом. Россия со времени его отъезда за границу в 1906 г. изменилась до неузнаваемости. Еще до начала войны, в июле 1914 г. Горький пишет Максиму: «Тяжело жить на Руси, дорогой мой сынище, очень тяжело! Все как-то дико, непривычно, многое я забыл и теперь грустно удивляюсь, очень уж нелепо, жестоко». В других письмах того времени он говорит о «судорожном характере», которую приняла жизнь: «всем тяжко..., всем, кроме ослов, торжествуюший рев коих, несомненно, кончится сконфуженным мычанием». То обстоятельство, что собственный сын относится к происходящму «так разумно и человечно», готовит писателю большую радость, но одновременно и новое горе: cыну так же, как отцу, нелегко будет жить. Горький должен предупредить сына, что в газетах печатают «чепуху» об отце и приходится писать опровергательные письма в редакции. Одно из таких опровержений относилось к сфабрикованнному документу, письму Горького, которое было опубликовано в сентябре 1914 г. в газете «Биржевые ведомости». В нем писатель якобы признался своему другу Федору Шаляпину в том, что война его, бывшего страстного противника войны, превратила в горячего патриота после того, как «свою грязную, окровавленную лапу немцы наложили на священнейшие места». Письмо заканчивалось призывом всеми силами помогать «нашим солдатам, нашим седым, могучим богатырям». Позднее было обнаружено, что письмо было сочинено сотрудником газеты. В «Биржевых ведомостях» на протест Горького никакого опровержения напечатано не было.
Подобные события возбуждали в душе писателя ощущение одиночества в море тупости и злобы. В письме писателю В.С. Войтинскому он говорит о том, что формы этой войны «более патологичны», чем формы какой-либо иной из предыдущих войн: «Грандиозность ее действует ужасающе на примитивное мышление, а примитивно мыслят в России из 175 миллионов, вероятно, 173».
Максим рассказывал о таких же удручающих впечатлениях в школе. Товарищи ему предложили в качестве забавного занятия переводить русские ругательства на французский язык.
В связи с этими переживаниями Горький в приводимом письме говорит о бесполезности всех своих устремлений: «Смешно, как подумаешь, сколько я работаю, и как мало от этого толку!» Что касается художественного творчества, то это суждение явно несправедливо. В годы 1913-1916 появляется целый ряд наилучших проиведений Горького: «Детство» и «В людях» (в письме книга называется продолжением «Детства»), рассказы цикла «По Руси», пьеса «Старик» и другие.
Тем не менее писателя тревожат мысли о будущем, которое всегда было его «главным» временем, обещанием возможного и реального «счастья» в личной и общественной жизни. Сын в представлении Горького являлся символическим представителем будущих поколений, которые вынесут приговор о ценности наследия отцов перед судом истории. Таким авторитетом, признанным за собственным сыном, объясняется и «уважение» отца к сыну, которое странно контрастирует с интимным тоном письма.
В связи с этим и нужно отметить, что образ Максима в письмах Горького не соответствовал представлениям общественности о сыне Горького. Он считался скорее легкомысленным молодым человеком, который увлекался более техникой и радостями жизни, чем размышлениями о судьбе страны. Этому пониманию его личности способствовал и его талант к клоунским выступлениям в кругу семейства. Тем не менее можно предположить, что писатель не ошибался в своей оценке сына. В письмах отцу Максим Пешков, несмотря на его молодости, оказался серьезным и задумчивым человеком и проницательным наблюдателем жизни.
Год спустя, в письме Е.П. Пешковой (6 ноября 1915 г.), Горький вновь говорит о «почтительной позиции», которую он занимает перед их сыном. Обьясняется она тем, что ему, как опасается Горький, предстоит не светлое будущее: «Суровые дни встретят нашего сына, суровые годы». К тому же отец сомневается в своей способности быть хорошим «учителем». Годится ли для сына та «правда», в которую сам он так крепко верил? Забота писателя о будущем сына наводит на мысль о трагической смерти Максима в 1934 году, которая, по всей вероятности, была организована руководителем ОГПУ Ягодой. Эта смерть могла бы казаться страшным ответом на вопрос о ценности и силе той веры,
которую исповедовал писатель в годы Первой мировой войны. О содержании этой правды в данном месте не говорится, но из писем писателя 1913-1915 годов с достаточной ясностью выходит, в чем была его вера в этот период его жизненного пути. Выразительное описание этого мировоззрения находится в воспоминаниях Н. Валентинова (Н.В. Вольского), близко знавшего Горького со времен первой русской революции (цитата из его книги «Наследники Ленина», М., 1991, приводится в комментарии к письму Горького Валентинову (21 апреля 1915); Письма Т. 11, С. 423): «Лозунг `Стать Европой`, - вспоминал Валентинов, - я слышал от Горького в течение 1914-1916 гг. множество раз /.../ И когда ему приходилось пояснять, что значит быть Европой, он неизменно отвечал: быть не рабами, а людьми свободными, уметь работать, быть культурными и знать. Слово `знать, просвещать` не сходило с его языка». В дискуссиях, которые проходят в сегодняшнем рунете, подобным высказываниям регулярно приклеивается ярлык «русофобства». Но трудно спорить с тем, что Горький искренно любил не только своего сына, но и свою страну и свой народ.

Три письма М. Горького

1. ПЕРВОЕ, В ОКТЯБРЕ 1916 года

«Всеволод Вячеславович!

„На Иртыше“ - славная вещица, она будет напечатана во 2-м сборнике произведений писателей-пролетариев. Сборник выйдет в декабре.

Вам необходимо серьезно взяться за свое самообразование, необходимо учиться. Мне кажется - литературное дарование у Вас есть, значит - его нужно развивать. Всякая способность развивается работой, Вы это знаете.

Пишите больше и присылайте рукописи мне, я буду читать их, критиковать и, если окажется возможным, - печатать. Но - Вы обязательно должны заняться чтением, работой над языком и вообще - собою.

Берегите себя. Сейчас я очень занят и потому пишу кратко, в следующий раз напишу более подробно.

До свиданья, будьте здоровы!

А. Пешков

Кронверкский проспект, 23.

М. Горькому».

2. ВТОРОЕ, В ЯНВАРЕ 1917 года, ПОСЛЕ «КИПЫ» МОИХ РАССКАЗОВ

«Всеволоду Иванову.

Два Ваших рассказа будут напечатаны в „Сборнике произведений писателей-пролетариев“ и уже сданы в типографию.

„На буксире“ - не годится.

Вот что, сударь мой: Вы, несомненно, человек талантливый, Ваша способность к литературе - вне спора. Но, если Вы желаете не потерять себя, не растратиться по мелочам, без пользы, - Вы должны серьезно заняться самообразованием.

Вы плохо знаете грамоту, у Вас много орфографических ошибок. Язык у Вас яркий, но слов - мало, и Вы часто употребляете слова не литературные, местные. Они хороши в диалогах, но не годятся в описаниях. Мыслей, образов у Вас тоже не хватает. Все это - „дело наживное“. Займитесь собой, советую Вам! Читайте, изучайте приемы писателей-стилистов: Чехова, Тургенева, Лескова. Особенно богат словами последний. Займитесь изучением грамматики, прочитайте „Теорию словесности“, - вообще обратите на себя серьезное внимание.

Когда выйдет „Луч“, я Вам вышлю его.

Могу выслать книг, если нужно Вам.

И вот еще что: в Ваших рассказах много удальства, но - это дешевое удальство, пустое. Молодыми и телята удалы, - понимаете? А Вы ищите за всем скотским - человечье, бодрое. Не все люди - „стервы“, далеко не все, хотя они и одичали за последнее время.

Знайте, что всем нам, знающим жизнь, кроме человека, верить не во что. Значит - надо верить в себя, надо знать, что Вы не только судья людям, но и кровный их друг. Не грубите очень-то.

Сердиться - можно, следует, но и миловать надо уметь!

Так-то. Не пишите много.

Поменьше, да - получше.

А. Пешков

Желаю всего доброго.

За карточку - спасибо!»

3. ТРЕТЬЕ, ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ В ЗАПАДНОЙ СИБИРИ

«Всеволоду Иванову.

Очень рад!

Все эти годы я думал о Вас и почти каждого, приезжавшего из Сибири, спрашивал: не встречал ли он Вас, не слышал ли чего-нибудь о Вс. Иванове, не читал ли рассказов, подписанных этим именем? Никто и ничего не знал, не слышал, не читал. И порою я думал: „Должно быть, погиб Иванов. Жаль“. А вот Вы живы, да еще хотите ехать в Питер. Это - превосходно. Здесь Вам будет лучше, и Вы будете лучше.

Но - что я должен сделать для того, чтобы Вы перебрались сюда? Сообщите об этом, и я начну действовать. Спешите.

Провинциальная тоска хорошо знакома мне, я очень понимаю Вас.

Итак - перебирайтесь сюда скорей!

Жму руку.

А. Пешков

Ваше письмо получил только сегодня с четырьмя на нем наклейками. Прилагаю их. Мой адрес:

Кронверкский проспект, 23».